Игорь Ефимов - Грядущий Атилла

"С самого начала своей истории, — пишет марокканский социолог, Фатима Мернисси, — мусульмане жертвовали жизнями ради того, чтобы решить вопрос, остающийся нерешённым и сегодня: подчиняться или диспутировать, верить или размышлять? Индивидуум и его свобода укоренены в нашей традиции, но эта проблема была утоплена в бесконечных кровопролитиях. Запад с его требованиями демократии пугает нас именно потому, что мы видим в этом зеркальное отражение нашего прошлого, рану, которую не смогли залечить четырнадцать столетий: собственное мнение всегда чревато насилием. Под угрозой меча политический деспотизм вынуждал мусульман избегать дискуссий на темы личной ответственности, свободы мысли, невозможности слепого повиновения". 5

Сами идеи некой общей справедливости, правоты-неправоты, общечеловеческих ценностей, гуманизма, научной истины глубоко чужды способу мышления бетинца. Правда всегда должна быть на стороне родича, соплеменника или, по крайней мере, единоверца. Вот уже почти полтора тысячелетия сунниты и шииты убивают друг друга, но, и убивая, и умирая, каждый остаётся надёжно защищённым от сомнений в своей правоте. Именно поэтому мусульманские теоретики и проповедники священной войны с неверными так часто выдвигают требование: "Никаких переговоров, только джихад и автомат". Ибо они правильно ощущают: вступая в переговоры, вы тем самым допускаете возможность — пусть даже отдалённую — какой-то частичной правоты своего противника. И в эту щель немедленно проскальзывает главный враг крепкой веры — микроб сомнения. О чём можно вести переговоры, когда вашему противнику давно — самим пророком — даны всего лишь три возможные варианта: а) принять мусульманство; б) остаться при своей неправильной вере, но принять власть мусульман и платить им налог; в) быть казнённым. Уступка новизне может быть только в способе смерти: пуля вместо меча.

Мэри Энн Вивер описывает молодую египтянку Надин, из богатой семьи, которая была "по рождению — восточной фаталисткой, западной либералкой — по образованию и феминисткой — по убеждениям… Внезапно она сменила модные платья на чадру и белую робу… "Это больше поиск своей сути, чем протест, — объясняла она. — Если ты одеваешься и ведёшь себя по-западному, ты вынуждена быть западным человеком. Ислам возвращает тебя себе". В это лето, к отчаянию матери и изумлению друзей, Надин уехала из Каира, чтобы пройти военную тренировку в одном из удалённых исламских лагерей". 6

Похожий душевный переворот случился с эмигранткой из Сомали, сестрой знаменитой журналистки Айян Али Хирси, живущей сейчас — наподобие Салмана Рушди — под круглосуточной защитой голландской полиции. "Хавеа выучилась говорить бегло по-голландски меньше чем за два года… В борьбе за свободу и независимость [женщин] она всегда была впереди сестры, но вдруг это изменилось. Когда Айян сняла головной платок, Хавеа стала носить его… Она уходила в себя, часами лежала на кровати, смотрела телевизор. У неё случались припадки слёз, её мучило, что она огорчила свою мать, [оставшуюся в Сомали]. Ислам представлялся ей путём возврата домой, к безопасности и спасению… Однажды в морозный день она обернулась к Айян и сказала: "Знаешь, почему эти люди не верят в ад? Потому что они уже живут в нём"." 7

Жизнь, открытая каждый день и час сквозняку сомнения, столь привычная человеку индустриальной эпохи, кажется бетинцу-мусульманину адом. А выработанный иммунитет к микробу сомнения даёт ему возможность оставаться внутренне безмятежным в самых тягостных и опасных жизненных перетурбациях.

Поразительным примером — иллюстрацией — этой тотальной незамутнённости сознания можно считать фигуру джихадиста-шпиона, Омара Насири, опубликовавшего недавно свои воспоминания. Марокканец, заброшенный судьбой в Брюссель в начале 1990-х, он добровольно предложил полиции шпионить за исламистами, собиравшимися в доме его матери. Почему? Он разочаровался в идеалах джихада? Проникся сочувствием к жертвам террора? Ничего подобного. Насири не удостаивает нас объяснением и, судя по всему, не задаётся таким вопросом. Похоже, он просто даёт жизни возможность нести его туда, где наркотик опасности даёт ему наиболее острые переживания.

Оставаясь тайным осведомителем, он одновременно, с риском для жизни, участвует в операции по переправке автомобиля со спрятанной в нём взрывчаткой — через всю Европу — в Марокко. Следующий этап: по заданию полиции он отправляется за сбором информации в тренировочный лагерь джихадистов в Афганистане. Существование в лагере полно тягот и опасностей: холод и жара, грязь и вонь, отвратительное питание, рискованные упражнения с взрывчаткой, тренировочные пробежки ночью в горах, часто кончающиеся падением в пропасть, увечьями, даже смертью. Ноги изранены, кожа почернела и высохла, слезящиеся глаза, изнурительная жажда.

И что же?

Насири полон восторга! "Как я любил наши тренировки! Я любил ощущать тяжесть автомата в руке, любил толчок отдачи… Я любил треск стрельбы по мишеням, взрывы гранат… Выстрелы из пистолетов, из ружей, из миномётов отражались эхом от окружающих гор. Это звучало почти как торжественный хор, и иногда я дрожал от восторга и восхвалял Господа за то, что он привёл меня сюда". 8

Насири чувствовал себя посреди единомышленников — братьев — соратников, — посвятивших себя великому делу защиты ислама от бесчисленных врагов. Вместе с ними он ликует, когда приходит известие об успешном теракте в Парижском метро (1995). Он жадно впитывает рассказы о страданиях мусульман в Палестине, Боснии, Косово, Чечне, Кашмире, Таджикистане. Он увлечённо слушает лекции о новых мусульманских пророках и мучениках, объясняющих превосходство мусульманства над другими религиями: о Сайиде Катбе, шейхе Аззаме.

Насири изучает правила ведения священной войны. "В бою муджахеддин должен подчиняться строгим ограничениям. Нельзя убивать невинных, нельзя убивать женщин и детей, нельзя уродовать трупы врагов. Нельзя разрушать школы, церкви, колодцы, уничтожать посевы и скот. Нельзя убивать никого во время молитвы, в независимости от того, какому богу молится человек." 9Но тут же, на следующей странице, ум, избавленный от сомнений, показывает нам, как можно — и нужно! — обходить все эти правила. Кого считать врагом? "Всякого, кто снабжает неприятеля деньгами и оружием, провиантом и водой, даже просто моральной поддержкой, например — журналистов… Если женщина молится Богу о спасении мужа, она ещё не враг. Но если она молит помочь ему убивать мусульман, она враг. То же самое и с детьми… Если ребёнок доставляет еду или даже послание сражающемуся врагу, он становится законной мишенью." 10