Коллектив авторов - О фантастике и приключениях (О литературе для детей. Выпуск 5-й)

Между тем мы живем в исторический период исключительного значения. Не отразить его в наиболее ярких моментах не может литература, посвященная будущему. Оторванная от важнейших событий этого периода тематика, связанная чаще всего с техническими проблемами, при всей своевременности, увлекательности и важности этих проблем иногда все же кажется имеющей привкус узкого техницизма. Во всяком случае, приходится признать, что мечта наших писателей пока не отразила в должной мере того основного, что отличает нашу историческую эпоху от предшествующих, ни в плане социальном, ни даже в плане научном.

Тем отраднее видеть, что недавнее отставание литературы, призванной заглядывать «дальше факта», сейчас преодолевается. Особенно радует, что в поле зрения советской научной фантастики входит, наконец, пока еще робко — первые шаги крутого подъема всегда трудны — самая большая социальная тема, освещения которой давно и с нетерпением ждет читатель: тема осуществленного коммунизма.

Из книг последнего периода пока в двух, уже упоминавшихся (И. Ефремов — «Туманность Андромеды» и Г. Мартынов — «Каллисто», книга 2-я), читатель найдет попытки проникнуть воображением, с позиций социальной и научно-технической действительности наших дней, [13] Первые опыты этого рода в советской научной фантастике — книга Я. Окунева «Грядущий мир» (1923), Г. Гребнева «Арктания» и другие — давали картины коммунистического общества, близкие к урбанистическим представлениям прошлого столетия. в мир событий, характеров, страстей грядущего обновленного человеческого общества.

Книга И. Ефремова примечательна сюжетной смелостью, своеобразием технических прогнозов, глубиной научных и философских обобщений. Широкий круг затронутых вопросов, яркая эмоциональная окраска внутреннего мира героев, стремление дать читателю почувствовать неразрывную связь прошлого, настоящего и будущего, уловить характер новых противоречий, идущих на смену тем, какие составляют движущую силу общественного развития в наше время, — все это дает основания считать, что «Туманность Андромеды» станет надежной исходной точкой для дальнейших поисков мысли в этом направлении.

Необходимо отметить, что на пути к решению этой важной задачи стоит ряд нерешенных творческих вопросов, неясность которых часто способна заставить писателя идти ощупью и экспериментировать вместо того, чтобы уверенно двигаться вперед, имея перед глазами ясно видимую цель.

Изображение общества предполагает в первую очередь изображение конкретного человека.

В научной фантастике «проблема героя» представляет значительную сложность, потому что здесь речь идет об очень деликатной детали: о показе реального человека в «нереальной», фантастической обстановке. Найти точные изобразительные средства в этом случае нелегко. Наиболее трудной, но в то же время чрезвычайно благодарной и перспективной является задача показать будущее глазами человека будущего, как это делает И. Ефремов в романе «Туманность Андромеды». Большинство писателей предпочитает более простой путь: показать осуществленную мечту глазами человека наших дней. Для этого они либо переносят элементы фантастического будущего в современность, как это делал Жюль Верн и делают многие после него, либо, наоборот, направляют человека нашего времени в грядущее, как предпочел сделать в ряде романов Уэллс.

Обращаясь к истории научной фантастики, мы найдем два разных подхода к решению этой задачи.

Жюль Верн наделял своих героев одной преобладающей, остро выраженной чертой, которая создает основную характеристику образа. Эту манеру некоторые строгие критики решительно отрицают, объявляя ее «плакатной», «схематичной», — словом, не реалистичной.

Действительно, характеры жюльверновских персонажей почти всегда прямолинейны. Это или стопроцентно положительные герои или стопроцентные злодеи. Иногда злодеи (как Айртон в романе «Дети капитана Гранта») превращаются (тот же Айртон в «Таинственном острове») без всяких нюансов и полутеней в положительных героев. «Одна, но пламенная страсть», определяющая моральный, бытовой, научный или общественный облик героев Жюля Верна, подчас сатирически гиперболизированная, с точки зрения общепринятых литературных канонов, — обедняет образ, лишает его «объемности» и прочих важных качеств, диктуемых потребностями углубленной психологической характеристики. Но в научно-фантастическом произведении, как ни покажется это парадоксальным, именно такая плакатная манера не только не обедняет порой, а по-своему даже обогащает в читательском восприятии образ героя, делает его острым, запоминающимся.

Это не случайно. Научная фантастика, идущая в своем историческом развитии гораздо больше от сказки, чем от социальной утопии, следует в этом случае сказочной традиции и в характеристике своих персонажей. Сказка не знает многогранных характеров. Ярко выраженной необычности фабулы соответствует в ней ярко выраженная черта героя: ум, глупость, жадность, чванство и т. п.

Научная фантастика, которую Горький назвал «научной сказкой наших дней», у Жюля Верна строится по принципу необычных характеров в необычных обстоятельствах. В этой тесной взаимосвязи необычностей, может быть, и заключается разгадка того покоряющего впечатления, которое создало книгам Жюля Верна мировую славу.

Научная фантастика, конечно, отличается от лаконичной и в большинстве случаев символичной сказки. Она дает развернутый показ конкретной обстановки, в которой происходят необычные события. Содержание ее связано с научными и техническими идеями своего времени. В противоположность сказке, она не делает акцента на фантастическом, а стремится представить самое необыкновенное в житейски правдоподобном виде. Но и персонажи Жюля Верна, если приглядеться к ним поближе, далеки от силуэтной плакатности сказочных героев. У капитана Немо, Сайреса Смита, Филеаса Фогга, даже у упрямца Керабана можно найти в характерах, привычках, интересах, в отношении к возникающим по ходу действия чрезвычайным обстоятельствам множество деталей, штрихов, психологических нюансов, позволяющих увидеть в персонажах подлинно живых людей, несмотря на утрированное выделение какой-либо одной черты.

Отрицать художественную полноценность жюльверновского приема потому лишь, что он не соответствует классическому опыту, показавшему свою целесообразность в других жанрах, по меньшей мере неубедительно. Сила искусства определяется силой его воздействия на действительность. А воздействие жюльверновского искусства неоспоримо доказано и жадным вниманием миллионов читателей, и признаниями ряда выдающихся ученых, изобретателей, путешественников.