Коллектив авторов - О фантастике и приключениях (О литературе для детей. Выпуск 5-й)

Противники метода психологических преувеличений противопоставляют Жюлю Верну Герберта Уэллса. Этот писатель вводит в мир фантастических необычайностей героев, с большим мастерством «вылепленных» в хорошей реалистической манере. Бытовая и психологическая достоверность нужна писателю для того, чтобы вернее заставить читателя поверить в обычность необычного. Жюль Верн не боится подчеркнуть ощущение исключительности в своем фантастическом замысле, во всяком случае не стремится скрыть его. Он усиливает это ощущение показом исключительных душевных свойств героя. Уэллс, наоборот, предпочитает (не без хитрого умысла) придать своей головокружительной фантастике обыденный вид, оттеняя это обыденным характером действующих лиц и их бытового окружения.

Безоговорочные поклонники художественного мастерства Уэллса забывают обратить внимание на два существенных обстоятельства: первое — что блестящая фантастика Уэллса, в основном социальная, мало содержит в себе (если не считать отдельных технических предвидений в военной области) перспективных, подлинно научных идей, — следовательно, мало отвечает задачам научной фантастики, и второе — что его фантастика часто никуда не ведет, не направляет исследовательскую мысль к решению конкретных задач. Это последнее обстоятельство, пожалуй, не случайно. Самая яркая фантастика, лишенная романтической сердцевины, останется всегда мечтой без реального адреса. А такой сердцевиной может быть только романтический герой, человек, способный осуществить свою мечту вопреки любым препятствиям и трудностям.

Жюльверновский «Альбатрос» («Робур-завоеватель») и «Грозный» («Властелин мира») были своего рода программой-максимум в борьбе сторонников авиации против защитников принципов воздухоплавания. Они открыли путь, на который не без успеха устремилась техническая мысль последующих поколений. Марсианская техника в «Борьбе миров» Уэллса, его человек, «который творил чудеса» и «Человек-невидимка» не проложили сколько-нибудь заметных тропинок в будущее. Жюльверновский инженер Робур даже перед лицом неудачи, постигшей его «преждевременное» изобретение, полон социального оптимизма, свойственного сильной, уверенной в себе личности. Унося с собой секрет изобретения, он заявляет во всеуслышание, что тайна эта не погибнет для человечества, а будет принадлежать ему «в тот день, когда люди станут достаточно образованными, чтобы извлечь пользу из этого открытия, и достаточно благоразумными, чтобы не употребить его во вред». У Уэллса исключительные свойства его героев обычно кончаются крахом. У них нет будущего. Их «чудеса» бесперспективны. Это и понятно. Осуществить большие цели может лишь большая энергия, воплощением которой является волевая, не отступающая перед «невозможным» личность. Персонажи Уэллса, независимо от их социального положения, обыденные люди. Больше того, — это люди обывательского склада: рядовые мелкие служащие, торговцы, интеллигенты; рядовые, наделенные всеми предрассудками своего класса аристократы. Уэллс взял их из среды, чуждой мук творчества, поисков, дерзаний, борьбы. Они не добиваются обладания чудесными возможностями через самоотверженный труд, через упорство и преодоление, а получают их случайно и неожиданно. Естественно, что они оказываются не властелинами своей фантастической судьбы, а ее жертвами, и неспособны увлечь «вперед и выше» творческое воображение читателя. Естественно также и то, что Робур, внешне являющийся (как подчеркивает и сам автор) скорее аллегорией, чем воплощением человеческого характера, но в действительности воплощающий в себе нечто большее — характер эпохи, запомнился читателю лучше, чем ученый Гриффите из «Человека-невидимки». Робур волнует молодое воображение, подсказывает смелые замыслы. Гриффите приводит к разочарованию в заманчивой и смелой фантастической идее. Получается почти парадоксально: романтическая фантастика открывает путь реальным достижениям, реалистически оснащенная фантастика без романтической целеустремленности часто не обладает этим качеством. Путей к конкретной работе исследовательской мысли она не намечает.

Однако не реалистический или «условный» прием изображения героя является центральной осью проблем, хотя в ряде случаев выбор приема может оказаться не безразличным. Соответствие творческого принципа природе научной фантастики лежит глубже. Особенно наглядно показал это известный спор между писателями — сторонниками «малой мечты» и поборниками фантастики «дальнего прицела». Он оказался не только спором о теме, о расстоянии между настоящим и будущим, но также, может быть, даже главным образом, спором о средствах художественного воплощения темы.

Читатель был бы, вероятно, удивлен, раскрыв бытовой, психологический роман, написанный приемами приключенческого произведения. Писатели «малой мечты» предлагают примерно то же, только в обратном порядке: сюжет, который они считают фантастическим и который по сути замысла должен быть необычным, структурно близким к приключенческому, они разрабатывают приемами бытового романа. Значительная часть «противоречия», правда, снимается тем фактом, что сюжет в большинстве случаев оказывается не фантастикой, а популяризацией научных проблем сегодняшнего дня, близких к осуществлению. Однако несоответствие скорее усиливается, чем смягчается, этим исключением из произведения основного элемента научной фантастики — «научной сказки».

Суть вопросов, разумеется, не в дилемме: «или» романтизм «или» реализм. Суть в способности творчески сочетать то и другое. Еще в конце прошлого столетия Короленко высказал уверенность, что наступит время, когда «из синтеза романтизма с реализмом возникнет новое направление в художественной литературе». [14] В. Короленко. Письмо к Н. К. Михайловскому, 1888 г. Его предвидение сбылось. Новое направление возникло. Теперь «противоречие между реалистическим и романтическим методами полностью снято социалистическим реализмом». Эта мысль, высказанная А. Фадеевым, [15] А. Фадеев. Субъективные заметки. «Новый мир», 1957, № 2. убедительно подтверждается творческой практикой советской художественной литературы. Такие книги, как «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого, «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей» Н. Островского и многие другие произведения высокого романтико-реалистического тона, безраздельно овладевшие читательским вниманием, — наглядное тому свидетельство.

В научной фантастике таким примером является «Аэлита» Алексея Толстого.

Описанные в романе необыкновенные события — полет инженера Лося и демобилизованного красноармейца Гусева на Марс, любовь Лося и Гусева к марсианкам Аэлите и Ихе, революционное вторжение обитателей Земли в социальную жизнь Марса — изображены талантливым пером писателя-реалиста в наилучшей классической манере. Немногими точными деталями Толстой дает почти скульптурный портрет своих героев.