Карен Степанян - Фабрика лжи [Литература, искусство, культура-борьба идей, мировоззрений, политических систем]

Я хочу, чтобы эти мои вопросы были правильно восприняты. Я ничего не имею против фильмов-колоссов и против «балета миллиардов», расходуемых на их производство; главное, я ничего не имею против героев, восславляемых в фильмах-колоссах, и, более того, не отрицаю, что фильмы такого рода могут представлять значительный исторический и культурный интерес в случае, если они сделаны умелой рукой. Но я сожалею, что моим героям, героям событий в Андриа, не нашлось места в этом чудесном царстве колоссов, что вместо того, чтобы продолжить славную традицию героев-оборванцев, изгоев, принесших итальянскому кино мировую славу, они оказались вынужденными подчиниться горькой участи забвения. Моих героев, к сожалению, зовут не Бенвенуто Челлини, не Христофор Колумб и не Джузеппе Гарибальди. Кстати, в коридорах Итальянского радио и телевидения ходит слух, что, поскольку последнего вот уже больше века подозревают в дружбе с оборванцами, для получения миллиардов, необходимых для того, чтобы он мог бодро скакать верхом в фильмах-колоссах — точно так же, как скачут герои вестернов (ибо именно специалисты по вестернам снимают фильм о Гарибальди), — потребовалось личное вмешательство секретаря Итальянской социалистической партии.

К несчастью, мои герои столь безвестны, что лишены защиты политических секретарей. Это безвестные герои с типичными для городков южной Италии именами.

И все же, как и их знаменитые предки, оцененные в миллиарды лир, мои герои совершили поступки и выдержали битвы, которые положили начало трудному и длинному пути Италии к обретению социального самосознания в послевоенный период. Они вели борьбу, память о которой, несомненно, войдет в историю рабочего движение, они обогатили и продвинули вперед культуру зависимых классов, они были среди тех, кто сделал нашу страну более цивилизованной и более демократической. Разве они не располагают хотя бы частью тех прав, которые их предкам предоставляются сполна — правом быть показанными на экране, чтобы о них узнали зрители всего мира, — хотя бы потому, что те ничего о них не знают? Только ли в трудностях финансирования дело? Или, может быть, в том, что извлечение на свет божий событий в Андриа может оказаться неудобным слишком для многих, как всегда неудобна история, рассказанная правдиво?

Конечно, в этом фильме должны появиться и карабинеры, и комиссары полиции, которых приказы сверху и собственные убеждения вынуждают к провокационным и безответственным действиям по отношению к безоружному населению; в нем должны быть показаны еще окончательно не определившиеся левые партии, страдающие сектантской ограниченностью, во всяком случае, не способные возглавить народное восстание; в нем будут фигурировать крупные землевладельцы, готовые на все, лишь бы подавить социальные волнения и наступление трудящихся масс; в нем надо показать и плутов, и обездоленных, которыми полиция и магистратура умело манипулируют, используя их в своих целях.

Тот, кто долгими годами вынужденной безработицы приучен не смотреть больше на кинематографические образы как на единственное средство, позволяющее личности приблизиться к действительности и познать ее, мог бы довольствоваться тем, что ему удалось через другие источники, в данном случае печать, обнародовать правду и ложь об итальянской трагедии, положенной в основу сценария «События в Андриа».

А что потом? Остается необходимость защищать демократию, которая не может быть личным вопросом. Это долг каждого — от самого мелкого чиновника до самого высокопоставленного руководителя Итальянского радио и телевидения, в особенности тех представителей левых партий, которые больше других боролись за то, чтобы завоевать демократию в ее действенном виде.

Поэтому пусть каждый делает свое дело. Но только немедленно, сегодня, завтра, а не тогда, когда автору исполнится лет восемьдесят, и он соберется в окружении друзей отпраздновать свой юбилей (надеюсь, к этому времени у него еще останутся друзья). А пока что, после стольких лет нарушений условий со стороны Итальянского радио и телевидения, я — в единственном числе — все еще продолжаю бороться за право снять «События в Андриа».

Но, ведя в одиночку (теперь я говорю это со знанием дела) борьбу за такой фильм (если мы еще хотим, чтобы такие фильмы выходили!), вряд ли кто-либо из режиссеров может надеяться победить в теперешней Италии…

* * *

Редактор В.Зуев

Художественный редактор С. Биричев

Технический редактор В.Нефедова

Корректоры Б. Тумян, Т. Филиппова

* * *

Самая высокая ставка гонорара за литературный труд, полученная кем-либо из американских писателей, была выплачена Эрнесту Хемингуэю — 15 долларов за слово. Однако мировой гонорарный рекорд принадлежит не литературе и не писателям, а некой миссис Деборе Шнейдер, домохозяйке из Миннеаполиса. Это ей в 1958 году заплатили по 12 тысяч долларов за каждое слово. Ее «произведение» насчитывало лишь 25 слов: из полутора миллионов участников конкурса на лучшую рекламу автомобилей фирмы «Плимут» она сумела наиболее выразительно доказать, почему нужно покупать машины именно этой марки. Само собой, ни в одну антологию американской литературы творение миссис Шнейдер не вошло…

По данным журнала «Тайм», в конце шестидесятых годов 1 минута телерекламы в часы максимальной аудитории стоила пятьдесят тысяч долларов. В начале восьмидесятых — уже полмиллиона.

Как известно, некоторые положения теоретиков «кэндо» были приняты империалистическими кругами Японии, поддерживавшими с их помощью милитаристский дух в стране накануне второй мировой войны. Примечательно и то, что в 1985 г. на Каннском фестивале американский режиссер П. Шрейдер (автор сценария «Ночного таксиста») получил специальный приз жюри за картину «Мисима» — хвалебный гимн писателю-фанатику, призывавшему к военно-фашистскому перевороту в Японии, а после провала путча 1970 г. публично сделавшему себе харакири.