Александр Севастьянов - Битва цивилизаций: секрет победы

Итак, грамотность и письменность на Руси существовали издавна и ко времени, интересующему нас, были распространены довольно широко в городской среде.

Другое дело книжность, сотворившая среди наших предков грандиозную информационную революцию. Приходится признать, что усиленное распространение книжной культуры и грамотности пошло только с утверждением христианства и при явной гегемонии Византии, возобладавшей над более ранними влияниями западных и дунайских славян. Только в XVI веке наше национальное русское нутро вырвется, наконец, из-под гнета византийского канона и обретет самобытную неповторимость в искусстве, распустится экзотическим (с точки зрения человека нерусского) «вертоградом многоцветным». Чтобы через столетие подвергнуться жесточайшей контратаке на Соборе 1666 года, а еще через столетие попасть под новое духовное иго, на этот раз уже западного происхождения. И уйти в тень вплоть до эпохи историзма 1880-х годов, навсегда оставив незабываемый праздничный и фантастический след, источник вечного вдохновения в душе русского эстета и художника.

После массовой адаптации кириллической азбуки в Х веке, книжный поток разнообразного содержания на славянских языках хлынул на Русь отовсюду, в первую очередь из Византии и Болгарии. Под влиянием этих образцов начинают работать и собственно русские переписчики, в первую очередь великокняжеские, а там и монастырские. Лаврентьевская летопись рассказывает о главном из русских скрипториев раннего периода:

«И бе Ярослав книгам прилежа и почитая е часто в нощи и в дне; и собра писце многы и прекладаше от грек на словеньское письмо, и списаша книгы многы и сниска, ими же поучашеся вернии людье… насея книжными словесы сердца верных людей… Ярослав же се, якоже рекохом, любим бе книгам, многы написав положи в церкви святой Софьи, юже созда сам» [44] Лаврентьевская летопись, под 1037 г. .

Историк русской церкви Е.Е. Голубинский считал, что у Ярослава Мудрого могло работать не более 20 переписчиков книг. Так ли это, знать нельзя, но ясно, что этот скрипторий уже не был ни первым, ни единственным на Руси [45] На Северо-Западной Руси древнейшей считается книгописная мастерская, действовавшая на рубеже XI–XII вв. в новгородском Лазаревом монастыре. В Москве книгописные школы сложились позднее, в XIV столетии, при Чудове монастыре (основан митрополитом Алексием в 1360 г.) и Спас-Андроникове монастыре (основан им же в 1355 г., назван по имени первого игумена св. Андроника, ученика св. Сергия Радонежского). Книгописание, видимо, существовало в Данилове монастыре, Симонове монастыре, в кремлевском Спасском на Бору монастыре. , иначе откуда бы он собрал «писцов многих»?

По общепринятому мнению, книги писались и переписывались именно при княжеских дворах, монастырях и церквах. Занимались этим, если можно так выразиться, канцелярские служащие, но преимуществено священнослужители и монахи. Последним это вменялось в обязанность: сохранился церковный Устав князя Всеволода Мстиславича начала XII в., в котором сказано, что если «поповский сын грамоте не умеет», то он превращается в изгоя [46] Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-экономической истории. Л., 1974, с. 136–146; Памятники русского права. Вып. II. М., 1952, с. 164. , то есть выбывает, изгоняется из своего сословия.

Когда была написана первая русская книга-кодекс на пергаменте? Мы точно этого не знаем. Сегодня самыми ранними (рубеж Х-XI вв.) из сохранившихся кодексов принято считать Киевский миссал (листки, написанные глаголицей, перевод латинского миссала, т. е. чинопоследования обедни), а также кириллическую рукопись краткого Евангелия апракос (т. н. Савина книга, названная по имени упомянутого в ней попа). Но утверждать, что нет и не было ничего более древнего в этом роде, нельзя.

Существует древнейший общепризнанный шедевр русского книжного искусства: «Остромирово Евангелие», написанное в 1056–1057 гг. на пергаменте дьяконом Григорием для новгородского посадника Остромира, приближенного князя Изяслава [47] Оно состоит из 249 листов, написано крупным каллиграфическим уставом в два столбца и украшено заставкой, инициалами и миниатюрами (хранится в Российской Национальной библиотеке, СПб). . Но нигде и никогда традиция рукописной книги не начиналась сразу с образцов такого уровня. Этому должны были предшествовать научение, опыт, практика, вызревание мастерства. Есть многие доказательства, что этот опыт начал накапливаться задолго до того.

Так, известна маргиналия новгородского священника Упыря Лихого, гласящая, что он в 1047 г. переписал глаголическую рукопись. Кроме того, в Реймсском Евангелии (национальная французская реликвия, на которой присягали французские короли) содержится часть, написанная кириллицей и представляющая собой Евангелие, привезенное во Францию той самой киевской княжной Анной, что вышла замуж в 1051 году за французского короля. Естественно, текст был написан до этой славной даты. Летописные сведения о скриптории отца Анны, Ярослава Мудрого (а он умер в 1054 году), подтверждают и без того ясное умозаключение.

Скрипторий Ярослава был в первую очередь ориентирован на формирование княжеской библиотеки, которая, возможно, располагалась непосредственно в храме св. Софии и насчитывала, по предположению историков, до 500 книг [48] Голубинский Е.Е. История русской церкви, т. 1, полутом 1, с. 105–256; кн. III, с. 880–924. Даже если допустить, что цифра несколько завышена, надо признать, что книжное собрание Ярослава было выдающимся по всем европейским меркам. В письме к Б.В. Сапунову крупнейший в Европе знаток манускриптов проф. М. Виттек писал: «Думаю, что не будет ошибкой рассматривать как очень значительную библиотеку романского времени, состоящую из более чем 100 рукописей» (Сапунов Б.В. Указ. соч., с. 161). Сохранились сведения о том, что обширной библиотекой обладал абт (игумен) Ольберт Гемблу, умерший в 1048 г. Он сумел собрать в своем монастыре 150 рукописей. В конце XIII в. в Германии был знаменит своими книжными сокровищами некто Гуго фон Тримберг (1260–1309 гг.), у которого было около 200 книг (там же, с. 160). .

Надо полагать, ни высокая стоимость книжного делания, ни сложности организации этого процесса — от изготовления пергамента и чернил до создания подчас драгоценных переплетов с золотыми, серебряными окладами, усыпанными самоцветами, — не останавливали высокородных и богатых книголюбов. Книга еще воспринималась как штучное высокохудожественное и высокоинтеллектуальное изделие, требующее от изготовителей таланта и ума. Средневековое отношение художника к своему творчеству распространялось, несомненно, и на книгу. А именно: художник творил как бы перед Богом, исполняя высший долг, не считаясь с расходом времени и труда, не экономя на материалах [49] Поразительны данные о расходе пергамента в русских книгах: на роскошные широкие поля уходило от половины до двух третей этого недешевого и до XIII века импортного материала. При этом, в отличие от Европы, на Руси практически не прибегали к использованию палимпсестов (пергаментные листы с выскобленным текстом для повторного письма) и за редчайшим исключением не употребляли поля для заметок и приписок. Таким образом, роль широких полей могла быть лишь эстетической, создающей некое художественное пространство и повышающей самоценность словес. Спасение души несовместно с мелочной экономией: такой вывод единственно напрашивается по рассмотрении этих фактов. , не рассуждая об «экономической целесообразности» духовного подвига и не собираясь наживаться на своем произведении. Обретаемая им заслуга имела гораздо более высокий, сакральный ранг.