Ивонна Хауэлл - Апокалиптический реализм: Научная фантастика А. и Б. Стругацких

Гротескные неологизмы Стругацких, подобно визуальным образам Босха, являются частью философского размышления о значении хаоса и о роли дьявола в истории.

Насколько мне известно, это единственный в мире монумент человека на броневике. В этом аспекте — это символ нового общества. Старое общество представляли люди на конях.

Присутствие Мстящего Всадника в российской апокалиптической литературы огромно — с момента появления «Медного всадника» Пушкина, наполнившего основание Петром Первым Петербурга мистической значимостью.

Давид Бети (David Bethea) в своем исследовании «Форма Апокалипсиса в современной российской литературе» («The Shape of the Apocalypse in Modern Russian Literature») уделил значительное внимание стойкому, но изменчивому образу Коня (Всадника). Как можно было ожидать, апокалиптический Всадник появляется и в романе «Град обреченный».

«Бумм, бумм, бумм, — раздавалось совсем близко, земля под ногами содрогалась. И вдруг наступила тишина. Андрей сейчас же снова выглянул. Он увидел: на ближнем перекрестке, доставая головой до третьего этажа, возвышается темная фигура. Статуя. Старинная металлическая статуя. Тот самый давешний тип с жабьей мордой — только теперь он стоял, напряженно вытянувшись, задрав объемистый подбородок, одна рука заложена за спину, другая — то ли грозя, то ли указуя в небеса — поднята, и выставлен указательный палец…»

В этом поразительном образе наиболее зловещие черты Медного Всадника (Петра Великого) замещены чертами Ленина, который стоит в своей иконографической позе (как на Финляндском вокзале). Подобно пушкинскому Медному Всаднику, статуя, на которую смотрит Андрей, имеет вымышленные, ненормальные пропорции и повергает обычного человека в ужас своими громоподобными шагами. Подобно статуе Ленина на Финляндском вокзале он «изображен в обычной квазиромантической позе, предположительно адресующимся к массам, с рукой, протыкающей воздух…». [43] Иосиф Бродский. Путеводитель по переименованному городу. Joseph Brodsky. A Guide to a Renamed City // Less Than One: Selected Essays. New York: Farrar Straus Giroux, 1986. - P.69. Более того, статуя, которую видит Андрей, даже стоит на перекрестке: символически — на перекрестке истории.

Хотя, в отличие от своих предшественников, статуя у Стругацких, находится не в Петербурге или Ленинграде, а в одном из кругов Ада. Бронзовая скульптура Петра cum Ленина, просто указывает в пространство — в аду это жест банкрота. Круг ада, в котором Стругацкие помещают великих реформаторов России (Петра Первого, Ленина) — это круг седьмой (город Дис).

В поэме Данте, когда поэты приходят в город Дис, они обнаруживают себя на огромной равнине, покрытой горящими могилами еретиков:

Когда Андрей и Изя приходят в город, населенный металлическими статуями, они выходят на огромную площадь, усыпанную пьедесталами ушедших статуй. Души, выбравшиеся из пылающих могил в дантовом Дисе, подобным образом уходили от своих памятников (могильных камней) в выжженный город, посещенный Андреем и Изей:

«Они [Андрей и Изя] шли и шли, постепенно дурея от жары… […]

Таких площадей они еще не встречали. Она была похожа на вырубленный диковинный лес. Как пни были понатыканы на ней постаменты — […] каменные, чугунные, из песчаника, из мрамора […] И все эти постаменты были пусты.»

Андрей в конечном счете встречается со всеми статуями — предположительно, душами еретиков — которые знают о своем отрицании Бога, но намеренно совершают грехи, представленные в нижних кругах ада: Насилие (или Скотство) и Обман (или Злоба). Он — в окружении статуй — пытается произнести речь, определяя духовную границу между намеренным злом и меньшими грехами Невоздержанности (круги 3, 4, 5, 6) и пассивного (непроизвольного) Неверия (круг 2).

Иными словами, образы у Стругацких: незавершенные постаменты на пылающей равнине и предмет речи Андрея перед статуями соотносятся с физическими и духовными декорациями дантова города Дис — на границе между верхними и нижними кругами ада. Псевдонаучный словарь Андрея, наложенный на разговорную речь и мировоззрение его прежнего советского воплощения, вопиюще неадекватен задаче:

«…Неважно, военно ли это полевой суд или суд присяжных, тайный суд инквизиции или суд Линча, суд Фемы или суд так называемой чести. Я не говорю уже о товарищеских и прочих судах… Надлежало найти такую форму организации хаоса, состоящего из половых и пищеварительных органов как Хнойпеков, так и Мымр, такую форму этого вселенского кабака, чтобы хоть часть функций упомянутых внешних судов была бы передана суду внутреннему. Вот, вот когда понадобилась и пригодилась категория величия!»

Как только Андрей осознал, что «категория величия» применяется скорее к индивидуальной морали, нежели к тем, кто хочет покорять и устанавливать законы во имя некой абстрактной морали, он готов покинуть Город Еретиков и отправиться, в сопровождении своего просвещенного друга Изи, в Круг Первый.

К концу романа оба — Андрей и Изя — заработали место среди Некрещеных и Добродетельных Язычников (в Первом круге, или Лимбо): Изя еврей, единственный «грех» которого заключается в том, что он не крещен, а Андрей — потому, что его единственный оставшийся «грех» — воспитание вне Церкви (в атеистическом Советском Союзе).

К концу романа Андрей достигает понимания важности памяти и культуры. Он присоединился к дантовским Добродетельным Язычникам — как активный сознательный участник строительства, сохранения и оценки «Храма Культуры», как Изя назвал здание, построенное из высших человеческих достижений в области философии, морали, поэзии, науки, искусства и воображения. Вне Храма Культуры нет надежды ни на индивидуальное, ни на коллективное спасение.

Роман Стругацких «Хромая судьба» может быть прочитан как продолжение диалога с визионерской, апокалиптической литературой российского Серебряного Века, в частности, с «Мастером и Маргаритой» Булгакова. Писатели, формулировавшие свои апокалиптические предчувствия в ответ на революцию 1917 года, не дожили до того, чтобы увидеть, как большая часть этих предчувствий сбывается в ходе сталинского террора и Холокоста. В этом смысле поколение Стругацких — постапокалиптическое, рожденное после революции, обещавшей миллениум (в форме «сияющего коммунистического будущего») и повернувшей ход истории обратно, в противоположном направлении.