Олег Платонов - Ленив ли русский мужик?

Однако сразу стало ясно, что подобная трудовая неделя несостоятельна, хотя бы в силу, невозможности запрограммировать в неизменную систему гибкие, меняющиеся процессы жизни. Уже 21 ноября 1931 года принимается постановление «О прерывной производственной неделе в учреждениях», по которому разрешалось переходить на шестидневную прерывную производственную неделю. Были установлены постоянные выходные дни: 6, 12, 18, 24 и 30 числа каждого месяца.

Однако, как и пятидневка, шестидневка полностью нарушала традиционную семидневную неделю с общим выходным днем в воскресенье. Тем не менее подобная противоестественная рабочая неделя просуществовала до 1940 года.

7 августа 1932 года применяется один из самых антинародных законов сталинского времени «Об охране имущества государственных предприятий и кооперации и укреплении общественной социалистической собственности». Даже за незначительные проступки или просто трагические случайности (рабочий случайно сломал резец, колхозник собрал несколько колосков с убранного поля и т. п.) предполагалось «применение в качестве судебной репрессии и жесточайших наказаний — высшей меры социальной защиты — расстрела с конфискацией всего имущества» или «лишения свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества».

В 1932 году выходит постановление ЦИК и Совнаркома СССР «Об увольнении за прогулы без уважительной причины», в январе 1938 года — постановление «О мероприятиях по упорядочению трудовой дисциплины…», в июне 1940 года — «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений». Указывается, что всякое нарушение трудовой дисциплины влечет за собой дисциплинарные взыскания или предание суду. Устанавливается уголовная ответственность за самовольный уход рабочего или служащего с предприятия или учреждения (таким образом, работники прикрепляются к месту работы), а также за совершение рабочими и служащими прогула без уважительной причины и некоторые другие нарушения трудовой дисциплины.

С января 1939 года в стране снова, как и в годы военного коммунизма, вводится трудовая книжка, при помощи которой работник закреплялся за предприятием. Устроиться на другую работу можно было только по предъявлении трудовой книжки, которая хранилась у администрации по старому месту работы. Работник приходил в отдел кадров за трудовой книжкой, а там ему говорили, что по производственной необходимости ему следует продолжать работу на этом предприятии — хочет он этого или нет.

И ничего не попишешь: согласно законам 30-х — 40-х годов администрация имела право не отпускать работника. Таким образом, трудовая книжка, как и паспорт, стали средствами закрепления работника за определенным местом работы.

В 1940 году наркоматам предоставляется по закону право производить организационное перераспределение между предприятиями, независимо от их территориального расположения, кадров: инженеров, техников, экономистов, мастеров и квалифицированных рабочих. Таким образом, администрация наркоматов могла сама устанавливать, где работать тем или иным специалистам, практически без учета их личных интересов.

Директора предприятий получают диктаторские полномочия «казнить или миловать» своих работников: переводить их с места на место без их согласия, увольнять по собственному произволу, отдавать под суд. Хотя, вместе с тем, сами директора во всем зависели от произвола наркоматов, руководство которых могло в любой момент отдать их под суд даже за незначительные упущения или просто по навету

В этих условиях многие директора превращались в шкурников, готовых ради собственного благополучия любой ценой делать план, пренебрегая элементарными правилами человеческого общежития. «С самых разных противоположных сторон жизни, — писал в 1930 году писатель "Пришвин, — поступают свидетельства о том, что в сердце советского предприятия находится авантюрист и главное зло от него в том, что «цель оправдывает средства», а человека забывают. В этом же и есть, по-видимому, вся суть авантюры: внимание и забота направлены на внешнюю сторону, отрыв от человека — потому несерьезность. Забвение человека ради дела, поставленного авантюристом». Если нужно ради спасения плана кинуть в ледяную воду сотни человек (прекрасно зная, что часть из них погибнет), такой руководитель, не задумываясь, сделает это. Если понадобится, такой руководитель заставит работать на неисправной технике, грозящей смертью. Литература 30-х годов полна подобными примерами — только тогда это выдавалось за сознательный героизм.

В 1940 году издается указ «О государственных трудовых резервах СССР», обязывающий председателей колхозов «ежегодно выделять в порядке призыва (мобилизации) по 2 человека молодежи мужского пола в возрасте 14–15 лет в ремесленные и железнодорожные училища и 16–17 лет в школы фабрично-заводского обучения на каждые 100 членов колхоза, считая мужчин и женщин в возрасте от 14 до 55 лет» («Правда», 1940, 3 октября). Городские Советы депутатов трудящихся обязаны ежегодно выделять в порядке призыва (мобилизации) молодежь мужского пола в том возрасте в количестве, которое ежегодно устанавливалось правительством. Позже возраст мужской молодежи, призываемой в школы ФЗО, повышается до 15–17 лет; вместе с тем разрешается призыв в школы ФЗО женщин в возрасте 16–18 лет.

Указ предусматривал ежегодную подготовку для промышленности в ремесленных и железнодорожных училищах и ФЗО до 1 млн. человек городской и сельской молодежи. Молодые люди, окончившие ремесленные и железнодорожные училища и школы ФЗО, считались мобилизованными и были обязаны работать 4 года подряд на тех государственных предприятиях, куда они посылались. Уклонения от мобилизации каралось в уголовном порядке. Как в работных домах Англии XVIII–XIX веков беглым подросткам грозило наказание до полугода тюремного заключения.

Наряду со страхом, порождаемым административно-террористическими методами регулирования труда, превращением его в принудительный и подневольный, другой особенностью эпохи становится голод — прямое последствие государственной политики экономии на человеке и вместе с тем еще один метод управления трудом.

Именно в конце 20-х, в 30-е годы в практику нашей страны входит порочный, экономически несостоятельный «остаточный метод распределения ресурсов, идущих на потребление трудящихся, по сути дела — политика «экономии на человеке».

Человеку просто недоплачивали за его труд. Доля рабочего в созданном им продукте в конце 20-х — 30-е годы снизилась почти в два раза.

Рабочие голодали, жили на скудном пайке, а пропаганда трубила, что они «горят решимостью выполнить и перевыполнить задания правительства и партии. Работают мускулы. Горят глаза рабочих, жаждущих внести свой вклад в дело строительства социализма. Куются новые формы труда. На наших глазах зарождается поистине коммунистический труд».