Кермит Хатсон - Украина: великая шахматная доска Збига

1 сентября 2014 года, когда французские и российские дипломаты и парламентарии созвали диалог о кризисе на Украине, участники заявили, что эти злоупотребления ухудшили эффективность международного права:

Украинский кризис фактически является продуктом разрушения рамок международного права, которое мы испытали с середины 1990-х годов, и которое проявлялось в отношении Косова (1998-99), Ирака (2003) и, совсем недавно, в отношении Ливии. Сегодня мы ощутили горькие плоды этого разрушения норм международного права, за которое несут ответственность Соединённые Штаты и НАТО. Не представляется возможным найти основу для урегулирования этого кризиса без правил, которые признаны всеми. Международное право по-прежнему основывается на двух правилах, которые глубоко противоречивы: уважение суверенитета государств и права народов на самоопределение. Равновесие между этими двумя принципами драматически и постоянно ослаблялось действиями США и стран НАТО с конца 1990-х годов. Это равновесие — то, что мы должны перестраивать. (Slavyangrad 2014)

Не представляется дальнейшего продвижения, чтобы преобразовать доктрину R2P в международный договор, и его эволюция в обычную норму встретила ряд препятствий со стороны различных стран. Действительно, во время «Совещания на высоком уровне по вопросам верховенства права на национальном и международном уровнях» Генеральной Ассамблеи ООН в сентябре 2012 года, итоговая декларация не выразила никакой поддержки или даже упоминания о доктрине R2P (Boyle 2013).

Кон отмечает, что в ходе обсуждения этого вопроса на Генеральной Ассамблее ещё в 2009 году, кубинская делегация подняла некоторые дальновидные и заставляющие думать вопросы, которые стоит процитировать здесь:

Кто должен решать, есть ли острая необходимость вмешательства в данном государстве, в соответствии с какими критериями, в каких рамках и на основе каких условий? Кто решает, что это очевидно, что власти государства не защищают своих людей, и как он решает? Кто определяет, что мирные средства не являются адекватными в той или иной ситуации, и по каким критериям? Имеют ли право и реальную перспективу вмешательства небольшие государства в дела больших государств? Будет ли разрешена любой развитой стране, либо в принципе или на практике, гуманитарная интервенция на своей собственной территории? Как и где мы проводим границу между вмешательством в рамках «Обязанности защищать» и вмешательством для политических или стратегических целей, и когда политические соображения превалируют над гуманитарными проблемами? (Cohn 2011)

В декабре 1989 года, через несколько недель после падения Берлинской стены, президент Джордж Буш (Буш I) принял участие в саммите с Михаилом Горбачёвым на Мальте. Во время этого саммита Вашингтон пообещал, что не «воспользуется» политическим переворотом, происходящим в Восточной Европе в свете решений Горбачёва не применять силу для сохранения контроля в регионе (McGovern 2015).

Впоследствии, 9 февраля 1990 года, секретарь Буша Джеймс Бейкер заключил джентльменское соглашение с Горбачёвым, которое, в обмен на позволение принять объединённую Германию в качестве члена НАТО, гарантировало, что НАТО не будет расширяться дальше на восток. На следующий день западногерманский канцлер Гельмут Коль подтвердил это же предложение, которое тогда Горбачёв фактически принял. Поскольку Германия дважды в 20-м веке вторгалась на территорию Советского Союза, Горбачёв по понятным причинам не решался согласиться на воссоединение. Однако Бейкер объяснил, что было бы лучше иметь единую Германию в НАТО, где подразумевалось, что любые предполагаемые военные действия будут держаться в узде, чем иметь независимую Германию. Горбачёв, в конечном счёте, согласился с этой аргументацией, но сделал серьёзную ошибку, не требуя, чтобы соглашение было написано в письменном виде, что впоследствии предоставило американским лидерам правдоподобное отрицание, когда это им было удобно (Sarotte 2010).

Согласно воспоминаниям бывшего аналитика ЦРУ и специалиста по Советскому Союзу Рэя Макговерна, когда он впервые спросил Виктора Борисовича Кувалдина, одного из советников Горбачёва в то время, почему не было никаких письменных записей обещаний Бейкера, Макговерн описал реакцию Кувалдина, как показано ниже:

Он наклонил голову, посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Мы доверяли вам». (McGovern 2015)

Генеральный секретарь НАТО Манфред Вернер отразил понимание Горбачёвым соглашения в речи через три месяца в Брюсселе, где он заявил, что «тот факт, что мы готовы не размещать войска НАТО за пределами территории Германии, даёт Советскому Союзу твёрдые гарантии безопасности» (Pushkov 2007).

Эта «твёрдая гарантия безопасности» привела в общей сложности двенадцать новых членов, все из Центральной и Восточной Европы, которые вступили в НАТО после окончания холодной войны, и такие предложения также были сделаны Казахстану и Азербайджану (Nazemroaya 2012).

Соглашение первым нарушил президент Билл Клинтон, который поощрил вступление Венгрии, Польши и Чехии в альянс. Это последовало вследствие интенсивного лоббирования военной промышленности, которой была необходима миссия, чтобы оправдать свою неизменную долю государственных щедрот после окончания холодной войны, и вследствие политической борьбы между Клинтоном и Бобом Доулом за голоса американцев польского происхождения во время президентской кампании 1996 года (Hartung 1998, Chicago Tribune 1996). Позже Буш II активно лоббировал вступление ещё семи восточноевропейских стран в альянс, в том числе трёх прибалтийских государств, Эстонии, Латвии и Литвы, на границе России (Matlock 2010).