Борис Галанов - Илья Ильф и Евгений Петров

В этом необыкновенном городе разыгрывались события, изобличавшие в его жителях непроходимую глупость, дикую жадность, косность и прочие малопривлекательные черты, которые не раз высмеивал «Чудак». С каждой следующей новеллой росло число нелепых подвигов, совершенных колоколамцами и прелестными колоколамками. Нэпманский дух стяжания толкал их на всевозможные коммерческие авантюры. Не зря ведь в центре города находилась могила неизвестного частника, символизирующая, по замечанию А. Вулиса («И. Ильф, Е. Петров», М., 1960), самый дух Колоколамска, торгашеский характер его жителей. День и ночь на этой могиле горел неугасимый огонь. В конце концов общая картина могла бы показаться довольно-таки беспросветной, если бы в каждой из рассказанных историй не содержалось комическое саморазоблачение героев. Вместе с авторами мы искренне смеялись над жадными колоколамскими обывателями. И надо сказать, смех укреплял убеждение, что подлинная жизнь, та, что в повести осталась где-то за кадром, неизбежно сметет призрачное провинциальное существование колоколамцев.

Все же прием нарочитой изоляции Колоколамска от окружающего мира (а в «Светлой личности» Пищеслава) вряд ли можно назвать удачным. Сатирики задались целью представить Колоколамск в «чистом» виде. Это своего рода «заповедник» глупости и невежества. Рассматривая в лупу город Колоколамск и его обитателей, Ильф и Петров как бы заранее решили исключить из поля своего зрения все, что могло нарушить полную несообразностей жизнь колоколамцев. Но такой подход к материалу, говоря словами Луначарского, «несколько фальшивил». В фельетонах для «Чудака», где авторы имели дело с реальными жизненными фактами, он вообще оказывался неприемлем.

О чем конкретно идет речь?

Вскоре после появления колоколамских рассказов «Чудак» отправил своих фельетонистов в «Звездный пробег» по градам и весям, чтобы, глядя на жизнь собственными глазами, они описали, «что в ней есть хорошего и плохого, позорного и почетного». В путь отправились редактор журнала М. Кольцов, писатели Е. Зозуля, В. Катаев, Б. Левин и другие. Ильф и Петров тоже приняли участие в пробеге. Они побывали в Ярославле. В 1929 году здесь многое еще напоминало старую российскую провинцию. Над Ярославлем раскинулось такое множество церковных куполов, что Ильфу и Петрову он показался похожим на пучок редиски. Но старый купеческий город угасал. Со всех сторон его обступали фабричные корпуса. Новое властно пробивалось повсюду. Свой очерк в «Чудаке» они так и озаглавили: «Ярославль перед штурмом». Пока что, говорилось в очерке, на каждую церковь приходится по фабричной трубе. Пятилетка нарушит это состояние равновесия в пользу труб, а не колоколен.

В таком же духе был составлен и остроумный текст к рисунку художника И. Малютина. Под изображением целой массы церковных куполов, увенчанных крестами, написано: «Крестами отмечены места, где должны быть клубы, кино, школы, фабрики-кухни, мясохладобойни». В сущности говоря, очерк о Ярославле оказался серьезной поправкой, внесенной в произведения сатириков самой жизнью. Во всяком случае, читателям Ф. Толстоевского, следившим по журналу за «Звездным пробегом» «Чудака», очерки о провинциальном быте помогали кое-что мысленно исправить и дополнить в картинах колоколамской жизни. Да и самих сатириков впечатления, непосредственно связанные с пробегом, заставляли еще раз призадуматься: как, в какой форме соединить положительный материал с обличительным замыслом книги?

Серия сатирических сказок «1001 день или новая Шахразада», пожалуй, представляет попытку именно такого рода. К сожалению, ее нельзя назвать вполне удавшейся, хотя читатели, как раз тогда получившие русский перевод арабских сказок в роскошном издании «Академии», по достоинству могли оценить остроумную пародийную манеру сатириков. В роли новой Шахразады у Ильфа и Петрова выступает делопроизводительница конторы по заготовке когтей и хвостов Шахразада Федоровна Шайтанова. А главным ее слушателем оказывается грозный начальник конторы сам товарищ Фанатюк. Только что при помощи интриг он добился смещения своего заместителя Сатанюка. И вот победитель в атласной толстовке, усыпанной рубиновыми значками всевозможных филантропических организаций, является на службу, чтобы немедленно уволить всех сторонников своего бывшего зама и лично завершить операцию по разгрому сатанатиков. Тут-то хитрая Шахразада и очаровывает Фанатюка. В ее сказках о проделках разных подлецов, зарвавшихся бюрократов, грубиянов и любителей легкой жизни свирепый Фанатюк, будь он чуточку поумнее, мог бы узнать собственные черты, а в суровой каре, постигающей многих самодуров, прочитать свою будущую судьбу. Но ему это не дано. Заслушавшись сказок Шахразады Федоровны, он и не заметил, как над ним самим сгустились тучи. А когда, опомнившись, Фанатюк решил наконец учинить суд и расправу, оказалось, что он сам уже смещен с должности и назначен в город Колоколамск — фотографом. Таков был замысел повести. Однако, несмотря на блистательную в ряде случаев пародийную форму, эта история оказалась бледнее тех, что обычно выходили из-под пера сатириков. И мораль тут нередко высказывалась, что называется, «в лоб», в форме прямого назидания.

По-видимому, авторы, как уже бывало и раньше, охладели к своему детищу в процессе работы. В этом смысле «Новая Шахразада» разделила судьбу двух предыдущих произведений. Ее замысел до конца не осуществился. В объявлении, напечатанном в «Чудаке» перед публикацией повести, упоминалось гораздо больше сказок, чем потом появилось в журнале. Так и остались ненаписанными сказки об Али-Бабе и сорока счетоводах, о Синдбаде-управделе, об электрическом фонарике Алладина и др. А те, что были написаны, сами же сатирики скоро похоронили «в курганах книг». Из всего цикла сказок они включали в свои сборники лишь одну-две. Да еще несколько смешных фамилий, имен, названий, несколько реплик, анекдотических ситуаций и веселых каламбуров остались жить в новых произведениях писателей. Но и тут полезных «заготовок» оказалось не так уж много.

Вообще для Ильфа и Петрова это было время мучительных поисков дальнейшего пути. Повести и сказки, так легко и охотно начинавшиеся, в сущности говоря, дописывались через силу. Был начат и отставлен роман «Великий комбинатор». Дальше краткого либретто не продвинулось обозрение «Путешествие в неведомую страну», героем которого они собирались сделать некоего маститого академика. Для повести «Летучий голландец», из жизни редакции одной профсоюзной газеты, сохранилось лишь несколько предварительных заготовок. Страна вступала в новую полосу своего развития, вошедшего в историю под именем развернутого наступления социализма по всему фронту. Это был один из труднейших и поистине героических периодов в жизни партии и советского народа. Новые огромные задачи вставали в те годы перед фронтом литературы и искусства. Ильф и Петров остро это ощущали. Но произведения, до сих пор ими написанные или задуманные, в подавляющем большинстве еще относились к эпохе нэпа, отражали эту эпоху, касались уродливых явлений жизни, порожденных ею или же до поры до времени сохранявшихся благодаря нэпу. «Мы чувствуем,— отмечал Петров,— что нужно писать что-то другое. Но что?»