Марина Характерова - Кумиры. Беседы с замечательными людьми

– Вы слывете революционным человеком, оставившим след во многих театрах. Но случается конфликт с режиссером, и вы хлопаете дверью. Не боитесь, что в новом театре опять что-то может произойти?

– Я конфликтный человек, но увлекающийся. Вы зря думаете, что я всегда ругаюсь с режиссерами. К примеру, с Товстоноговым-младшим в театре Станиславского в какой-то момент я перешел на эпистолярный жанр: не мог с ним разговаривать – писал письма. Иногда мне все равно: просто делаю, что велят и все. Пока это меня увлекает, я работаю с удовольствием и отдаю себя всего.

– А почему вы ушли из театра на Перовской? Вы ведь активно играли там и были на положении мэтра!

– Можно сказать, что я ушел на пенсию, – подошел возраст. Мне захотелось сменить род деятельности: делать что-то своими руками. Дело в том, что я всю жизнь с удовольствием работаю с любым материалом – деревом, костью, камнем. В то время меня звал к себе один мой друг реставратор-мебельщик в помощники. Но, к сожалению, не получилось.

– Откуда такие таланты?

– Это еще не все. Я давно собираю музыкальные инструменты. Первые инструменты я нашел на помойке. Помойки я очень люблю – там можно найти много ценных вещей. К примеру, уникальный французский кларнет я собрал из нескольких колен, выброшенных театром, как старый ненужный реквизит. Я его собрал, купил ноты, стал заниматься и даже достиг некоторых успехов, потом задействовав его для работы в нескольких спектаклях. На помойке я подобрал скрипку одной солидной фирмы. Кроме гитар, разных барабанов, которые я отовсюду вожу, у меня есть две трубы, два саксофона, два кларнета, два пионерских горна, габой. Каждый инструмент у меня в ходу – использую в спектаклях.

– Так вы еще и музыкант!

– Музыку люблю с детства. Мы жили втроем – мама, тетка и я. Моя тетушка страстно любила оперу, особенно Верди. Когда по радиотарелке передавали «Травиату», мы все ходили на цыпочках, – тетка слушала музыку. И каждый раз, когда умирала Виолетта, тетка рыдала. Она плакала по своей несостоявшейся судьбе. А я, глядя на нее, со вниманием все это слушал. Потом мама водила меня в оперную студию консерватории. Я ужасно плакал, когда Ленского убивали и снежок падал ему на лицо. Особенно меня захватил оркестр в яме. Я подбегал во время антракта и смотрел на эти трубы, кларнеты, фоготы, литавры. Я родился в доме артиллеристской академии, где преподавал мой отец. Жизнь была достаточно тяжелой, и, чтобы ее немножечко подсластить, нам время от времени привозили на грузовике оркестр, который играл разные марши, вальсы. Вот тогда я и решил, что буду играть на большой медной трубе. Тяга к музыке осталась до сих пор.

– Жалеете, что не стали музыкантом?

– Я всю жизнь жалел, что не стал музыкантом. Я бы получал гораздо большее удовлетворение, сидя за третьим пультом какого-нибудь оркестра со своим кларнетом. Там, в оркестре, у каждого свой инструмент. И контрабас не лезет в партию первой скрипки. Ни один порядочный музыкант не позволит себе сократить или добавить что-либо, к примеру, к Брамсу. В театре все совсем по-другому. Театр более конкретен, более привязан к современности. Поэтому и идет разухабистый поток вульгарности и пошлости, невероятной сублимации самовыражения, – это я придумал. Музыка этого не позволяет. Так что, заканчивая свою театральную карьеру, должен признать, что никакого учения я не создал, Лазаря не воскресил. И отношусь к этому спокойно, потому что всю жизнь мечтал быть музыкантом.

– Вы играли в антрепризе «Борис Годунов» в постановке Деклана Доннеллана. Насколько, на ваш взгляд, ирландскому режиссеру удалось постичь творение Пушкина?

– Мне очень не нравилось работать у этого режиссера. Он большой зануда: работу с нами он начал с того, что три раза читал нам одну и ту же лекцию по русской истории. То ли хотел показать, что знает нашу историю, то ли нас хотел проверить. В постановке было занято много известных актеров: Феклистов, Миронов, Ясулович, Леньков и многие другие. Мы все работали на его славу. Много поездили с этой постановкой по Европе. На Западе Доннеллан хорошо известен благодаря современным транскрипциям классических пьес, поэтому многие зрители шли на русских, играющих Пушкина. На мой взгляд, получилась обыкновенная попса. Принимали нас очень хорошо. Но европейский зритель – это не русский зритель, который уже насмотрелся андеграунда. Сейчас, как говорят музыканты, надо играть на том инструменте, для которого написана музыка, а не выдумывать безусловно талантливый, но не трогающий зрителя язык. Если уж ты берешь «Бориса Годунова» с русскими актерами, то уж зачем притягивать все это за уши к современности. Там и так достаточно все современно. Поэтому, безусловно, все это шикарно придумано, но, в конце концов, я отказался играть в этом спектакле.

– А как вы в целом относитесь к тому, что иностранцы «замахиваются» на русскую классику в кино?

– Думаю, в любом случае это очень полезно. Помните, американцы снимали «Войну и мир» Толстого? Там были очень смешные крестьяне и воины в одинаковых тулупах и бородах. Но что-то в этом все равно было: кто-то ведь впервые познакомился с Толстым.

– Не кажется ли вам, что все ваши антигерои сегодня становятся героями нашего времени? Их все больше и больше в нашей жизни.

– Раньше они тоже были. И коррупция была, и девочки малолетние для партийных боссов. Все это было, только сидели они по углам, как крысы, а сейчас эти крысы бегают по Москве среди белого дня…

В последние годы Юрий Шерстнев не снимается в кино, не встретить его и на подмостках театра. Причиной тому – тяжелое заболевание легких. Чтобы приобрести дорогой аппарат, его скромной пенсии явно не хватало, и тогда актер обратился в соцсетях к народу с просьбой о помощи. Переводы посыпались один за другим, и через три месяца деньги собрали. Здоровья вам, Юрий Борисович!

Актриса Алена Яковлева – дочь известного артиста Юрия Яковлева. Она много и успешно играет в двух московских театрах, снимается в сериалах. И всегда в ролях потрясающе красивых, ярких, светских и роковых женщин. Но причина, по которой я решила встретиться с Аленой в канун женского праздника, таилась не только в этом. Откровенно о своем, как хотелось бы, о девичьем, с холодной светской красавицей не очень-то поговоришь. Алена – другая. Она – не только женщина чарующей красоты, но и личность – с крепким характером и внутренним достоинством.