Игорь Сид - Геопоэтика. Пунктир к теории путешествий

Время не только анизотропно, то есть «различно по свойствам в разных направлениях». Оно вообще атропно: направления, откуда или куда оно движется, не существует. Принято шкалу времени рисовать как условную прямую, где точка посередине — момент Настоящего, от которого вперёд направлен луч Будущего, а назад луч Прошлого. По нашей теории, это схематическое изображение Времени как бесконечной прямой (или кривой, не важно), вдоль которой движется наше рефлектирующее сознание — становится бессмысленным.

Нашу жизнь во «времени» (увы, кавычки весьма желательны) точнее было бы изобразить как бесконечно шелушащуюся луковицу — или, поскольку жизнь у нас не всегда растительная, того же линяющего рака/кузнечика, здесь уместнее зоософия. Регулярно отпадающие и, по сути, исчезающие в т. к. данные живые оболочки не претендуют на какую-либо самоценность, играя лишь вспомогательную (транспортную и защитную) роль. Их последовательность принципиально конечна, и по своей функции близка к многоступенчатой космической ракете-носителю.

никуда наружные оболочки — это всё новые и новые сны о реальности, которые мы постоянно Котбрасываем ради очередной «настоящей реальности», которая скоро окажется пустой оболочкой и тоже будет отброшена.

…Тогда, в 95-м, в подтверждение концепта нам вспомнилась масса литературных сюжетов и цитат, от строчки из Гандлевского — « Перспектива из снов: сон во сне, сон во сне, сон во сне… » — до вышеупомянутого эпизода из «Футурологического конгресса» и лейтмотива повести братьев Стругацких «Обитаемый остров». Юный разведчик космоса Максим Каммерер, попав на чужую планету, лишь постепенно, путём трудных ошибок и травмирующей утраты иллюзий, проникает в тайны бытия местных жителей. Поочерёдное срывание масок с реальности сопровождается зигзагообразной сменой социальных ролей героя, что отражено в заглавиях частей повести: «Робинзон»; «Гвардеец»; «Террорист»; «Каторжник»…

Как я уже говорил, яркой иллюстрацией к боспорскому концепту мне показалось сегодняшнее положение в государстве по имени Украина. Ассоциация довольно поверхностная и, возможно, просто ошибочная, но она, тем не менее, напрашивалась.

..Страна, находящаяся физически в Европе, озаботилась вопросом, находится ли она там метафизически. Условная «половина населения» страны (мы сейчас не о точных пропорциях) уверена, что — да, и намерена приложить усилия к формальной фиксации этой принадлежности, а многие даже готовы рисковать для этого здоровьем и жизнью.

Вопрос при этом ставится на диво бескомпромиссно: сближение только с Европой, но не с Россией. Притом что вторая «половина населения» так же безальтернативно и отчаянно отвечает: только Россия, только не Европа!

Основатель Крымского геопоэтического клуба и уроженец благословенного полуострова, в преддверии точки исторической бифуркации под названием «референдум в Крыму» я нервно созванивался и переписывался с земляками и одновременно с украинскими коллегами. Прилежно пытался разобраться в генезисе крымского и восточно-украинского сепаратизма.

Никакой бифуркации, то есть неопределённости, разумеется, не было, был недвусмысленный выбор — пусть не заявленных «96 %» населения, но всё же, судя по всем наблюдениям, значительно больше его половины. Почему так произошло, и почему Восток Украины местами пробует двигаться в ту же сторону?

Моё видение истории вопроса, в итоге, заключается в следующем.

Почти весь постсоветский период этническая политика киевской власти основывалась на устойчивом представлении, что русскоязычное население Украины, ввиду его имперского (в самодержавном ли, в советском ли модусе) происхождения, является как бы менее качественным, чем украиноязычное — как минимум, в культурном плане. Ведь имперское государство и имперский менталитет даже большинством историков признаются более архаичными по сравнению с государством и менталитетом национальным — почему бы не считать их и заведомо менее гуманными и демократичными?

По-видимому, в основном по этим соображениям на русскоязычных территориях Украины масс-медиа, деловая документация, рекламная продукция, образовательные учреждения понемногу переводились на более качественный язык — украинский. По той же причине из двух основных частей населения страны только у одной — аутентичной, коренной, более ценной — язык получил статус государственного. О равенстве прав, о симметричных свободах в отношении другой крупной части населения даже говорить считалось неприличным. К тому же предполагалось, что введение русского языка как второго государственного подвергнет украиноязычную культуру некой особой опасности, — которая культуре русскоязычной при аналогичных обстоятельствах почему-то не угрожает.

Менее ценная часть населения поддастся размыванию этнической идентичности уже в силу низкого качества своей культуры, её вторичности, и со временем примет новую, коренную, хорошую идентичность. А если, паче чаяния, окажет сопротивление — за ней придёт и заберёт её из страны заинтересованная внешняя сила [33] О готовности части украинской элиты к такому сценарию я писал в начале марта в статье «Сквозь фильтры мифа» для берлинской газеты Tageszeitung. . Не склонная к рефлексии и уверенная, что решает при этом лишь свои собственные задачи.

Как известно, если не удаётся что-то подавить, его можно попросту выдавить. А страна с вырезанным силами соседей больным «аппендиксом» становится не только очищенной от скверны, но и — формально — жертвой насилия, и может законно рассчитывать на всё новые международные преференции.

Я сам, к стыду своему, происхожу из этой второсортной прослойки. Вероятно, поэтому мне недостаёт интеллектуального ресурса, чтобы постичь фундаментальное антропологическое различие между украиноязычной и русскоязычной культурами Украины. Ни работа над собой, ни интернет-общение с национально продвинутыми писателями вроде Ивана Андрусяка, Ильи Стронговского и их единомышленников ни к чему не привели: я в упор не вижу между двумя культурами никакой духовной иерархии. Эти взаимоотношения по-прежнему чудятся мне горизонтальными.

По этой же причине представление решающего сегмента литературной и политической элиты Украины о русскоязычных украинцах как о согражданах в чём-то второразрядных кажется мне корпоративной легендой, конвенциональной образной системой. Мифологемой, устойчивой ввиду одной только выгодности её для носителей. Разноязычные культуры внутри общей территории обречены на конкуренцию, пусть даже в слабой форме, а закрепление за одной из них особых привилегий называется по-научному тенденцией к этнократии. Отказаться от такого соблазна, наверное, очень трудно.