Сергей Медведев - Парк Крымского периода. Хроники третьего срока

Более того, автор модной концепции «креативного класса» Ричард Флорида для измерения толерантности предлагал ввести «гей-индекс» (Gay Index). Открытость в отношении сексуальных меньшинств является индикатором низких барьеров для развития человеческого капитала. Согласно результатам исследований Флориды, те же места, которые являются центрами инновационной экономики, являются крайне популярными для проживания гей- сообщества. А российский политолог Андрей Щербак провел сравнительное исследование 55 стран с 1996-го по 2008 год, в ходе которого изучал влияние толерантности, измеряемой через отношение к гендерному равенству, сексуальным меньшинствам и ксенофобии, на экономическую и технологическую модернизацию. Составленный им индекс модернизации (учитывающий долю высокотехнологичных товаров в экспорте, долю расходов на исследования и разработки в ВВП, число журнальных статей по научно- технической тематике, количество заявок на патенты, долю инвестиций в основной капитал как долю ВВП, иностранные инвестиции как долю ВВП) коррелировал с индексом терпимости по отношению к гендерному равенству, сексуальным меньшинствам и инородцам. Данные за длительный отрезок времени показали, что именно уровень терпимости способствует развитию общества, а не наоборот.

И в этом смысле «мировой гомосексуальный заговор» имеет место. Только на самом деле это не сговор политиков-геев с целью захватить власть над миром и растлить последние бастионы нравственности типа России, а более высокий уровень рефлексии в обществе и более гибкая способность общества управлять сложностью, которая позволяет ему видеть на ключевых постах людей вне зависимости от их пола, расы и сексуальной ориентации. А реакция на гомосексуальность как, вероятно, на самый сильный социальный раздражитель — это лакмусовая бумажка, тест на способность общества принимать различия.

Россия, как всегда, идет своим непростым путем (вернее, проходит тот же путь, что Запад полвека назад). Рост гомофобских настроений в обществе и власти, декларация сексуального суверенитета страны совпали по времени со сворачиванием всех разговоров о модернизации и инновациях: теперь эти лозунги кажутся причудой медведевского междуцарствия. Одновременно в обществе растут антииммигрантские настроения, как свидетельствуют погромы в Бирюлево, а толерантность стала едва ли не бранным словом.

Все это отражает растерянность общества перед сложностью постиндустриального мира, пространства неконтролируемых людских и информационных потоков, неумение эту сложность принять и переработать в социальные и рыночные технологии, в методы государственного управления. Из страха рождаются химеры: то «заговор педофилов», то «лобби педерастов», то «усыновители-убийцы»; видимо, отечественным блюстителям нравственности впору сочинять очередные «Протоколы» — на этот раз содомских мудрецов.

Но только надо понимать, что вместе с ростом паранойи мы теряем конкурентоспособность. Закрытые системы более не способны принимать сложные решения и будут еще сильнее подвергаться воздействию глобальных потоков, уже не в силах ими управлять, обрекая себя на периферийность. В нашем взаимозависимом мире вопросы секса, гендера, расы и терпимости являются уже не делом этики и идентичности, а вопросом экономики и выживания страны в глобальной конкуренции.

Так что я бы изменил подход с идеологического на прагматический. Для начала можно особым указом учредить рядом со Сколково гей-квартал. Как Кастро в Сан-Франциско. Или как Кукуй для немцев при царе Алексее Михайловиче. Может, и вырастет что-то нетрадиционное — вернее, инновационное.

Порою кажется, что авторы законов, запрещающих пропаганду гомосексуализма, добились эффекта совершенно противоположного. Речи о гомосексуализме звучат теперь из каждого утюга, с трибун Госдумы, с экранов телевизоров. Им клеймят оппонентов, им пугают родителей. Знакомая рассказывала, как вызвала врача из поликлиники к больному ребенку. Доктор, женщина лет пятидесяти, выписала жаропонижающие свечи, оговорившись: мальчику после трех лет ректальные свечи не ставят, а на вопрос почему, многозначительно ответила: гомосексуализм! Похоже, что Россия наконец нашла свою национальную идею, и этой идеей является гомофобия.

Гомофобия стала платформой, на которой объединились репрессивные законы власти и пещерные инстинкты толпы. По данным ВЦИОМ, закон о запрете гомосексуальной пропаганды поддерживают 88% россиян. Быть открытым антисемитом или расистом в России уже немного неприлично, по крайней мере в политике; быть гомофобом нормально, достойно и даже патриотично: ублюдки, забившие до смерти гея в Волгограде 9 мая 2013 года, сообщили, что сделали это из патриотических побуждений. Официальная риторика открыла в России карнавал ненависти, сезон охоты на гомосексуалов: ежегодно фиксируются десятки нападений на геев, многие со смертельным исходом, а количество незафиксированных преступлений не поддается учету. И даже пытки в полиции, о которых становится известно (изнасилование задержанных бутылкой от шампанского в Казани или ломом в Сочи) следуют той же гомофобной логике: власть «опускает» людей, используя блатные практики сексуального унижения.

Политика в России сведена на уровень грубой физиологии, «голой жизни», как называет ее итальянский философ Джорджо Агамбен. Биологическое становится политическим, идет ли речь о педофилии или запрете на иностранное усыновление, о нетрадиционных сексуальных отношениях или о концепции семейной политики, предложенной депутатом Еленой Мизулиной, согласно которой «нормальной» считается патриархальная семья с четырьмя детьми, живущая совместно с бабушками и дедушками. Вторгаясь в сферу интимного, частного, власть при помощи репрессивных мер навязывает сверху патриархальную и авторитарную «норму», называя ее «национальной традицией». Ей навстречу из глубин патриархального сознания поднимается агрессивный комплекс гомофобии. Так рождается гомофобский фашизм.

Это именно фашизм: «духовные скрепы» соединяют тот самый ликторский пучок, фасцию, из которого и родилось слово «фашизм». Фашизм постоянно апеллирует к биологии, к примату рода, крови и почвы: не случайно глава СС Генрих Гиммлер считал гомосексуальность «синдромом умирающего народа». Гомофобия становится точкой сбора национального самосознания, она накладывается на маскулинные архетипы, которые прописаны в фольклоре, анекдоте, мате, в ритуалах инициации и стигматизации в школе, армии, тюрьме. Гомофобский фашизм тем более прост и удобен для власти, что он направлен не против национальной или расовой группы (те же кавказцы могут дать отпор), а против беззащитного и безответного меньшинства: за гомосексуалов в России не заступится практически никто, разве что правозащитники на Западе. Секс-меньшинства у нас — идеальный объект ненависти, как евреи в Третьем рейхе.