Сергей Медведев - Парк Крымского периода. Хроники третьего срока

С националистами случилась та же беда, что с Болотной: перевернув «Газель» и пару киосков в Бирюлево, они прошлись цирковым парадом-алле на «Русском марше» 4 ноября, где была представлена вся палитра городских фриков — от хоругвеносцев до родноверов, от потешных казаков до латексных нацистов. Не хватало только дрессированных медведей: «А покажи, Миша, как бабы в бане парятся! А как мужики на власть серчают!» Сегодня русский национализм — это такое же оппозиционное гетто, как и белые ленты: лозунги славянской вязью на стенах окраин, файеры фанатов, тусовки прикормленных властью байкеров и, опять же, бесчисленные сетевые стенания — демотиваторы, посты, колонки. Тем временем многие российские колумнисты в 2013–2014 годах потянулись кто в Германию, кто в Чехию, кто в Швейцарию — знакомым маршрутом Искандера-Герцена в николаевскую эпоху.

Сам Запад тоже ничего не смог противопоставить возвращению «русской матрицы», зачарованно глядя за авторитарным перерождением российской власти. «Постгероическая эпоха», как назвал ее историк Эдвард Люттвак, породила кризис идеологического и морального лидерства на Западе. В отсутствие мотивированных лидеров типа Рональда Рейгана или Маргарет Тэтчер, при явном нежелании Барака Обамы, а тем более руководства ЕС, решать глобальные вопросы, воскрешение «реалполитики» Путиным, его агрессивная риторика, война за Сирию и Украину, размещение «Искандеров» в Калининграде и военных баз в Арктике создает у западной публики иллюзию сильной руки и альтернативного центра силы. Как пишет из эмиграции журналист Александр Морозов, на повестке дня «новый Коминтерн» — путинизация окружающего мира через пропагандистскую систему работы с разными слоями населения и лидеров на Западе. Россия претендует на роль нормативного центра силы, хранителя так называемых традиционных ценностей, бастиона против волн безверия и бессилия, захлестнувших старую Европу. Точь-в-точь как роль «жандарма Европы» все в той же николаевской России. Без внутренней и внешней оппозиции, в полной пустоте, в тумане телега русской истории катит по осенней слякоти. Или это бричка проходимца Чичикова колесит по бескрайним русским просторам, где три дня скачи — никуда не доскачешь?

Что же делать нам, невольным и безвольным наблюдателям русской истории путинской эпохи? Можно вспоминать, что в то же николаевское время (как, впрочем, и в сталинское) «жили люди», создавалась прекрасная классическая архитектура, творили Гоголь и Достоевский, «преображенный каторгой». Можно утешаться прозрением Чаадаева из 1836 года об особой природе времени в России: «Мы так удивительно шествуем во времени, что, по мере движения вперед, пережитое пропадает для нас безвозвратно». «Басманному философу» вторит корреспондентка немецкой «Франкфуртер Альгемайне» Керстин Хольм, прожившая в России 22 года и написавшая на прощание на портале Colta свое философическое письмо: «Всякий, кто пытается зафиксировать российскую историю в соответствии с гегельянским мышлением как некое линейно развивающееся, поступательное действие, не понимает ее сути. Ни одна эпоха здесь не завершается, ни одна проблема не решается».

Впрочем, в самой цикличности русского времени заключена и возможность обновления. То самое «мрачное семилетие» окончилось унизительным поражением в Крымской войне и смертью Николая (некоторые историки считают, что это было родом самоубийства, когда деморализованный царь сознательно простудился в легкой шинели на морозе и не давал себя лечить). И не за горами был уже 1861-й, а за ним и 1881-й, и 1905-й, и 1917-й — вехи гигантского маятника русской истории, которая если чему и учит, то это неизбежности перемен.

В России завелась мода на батлеров. Светская дама и владелица картинной галереи Мария Байбакова написала в глянцевом журнале «Татлер» (не путать с батлером) колонку под названием «Увольнять прислугу надо быстро и при свидетелях», где доступно объяснила, как правильно нанимать, держать и рассчитывать персонал, включая судомоек, поваров, шоферов и, конечно, того самого батлера, который в старые добрые времена именовался словом «дворецкий». Между тем по всей Москве стоят рекламные щиты жилого комплекса «Баррин Хаус» (где под англизированным Barrin скрывается, конечно, русский барин с мечтой о сотне-другой крепостных): «Стажировался в Версале. Ваш садовник». «Стажировалась в Оксфорде. Ваша гувернантка». В современной российской культуре эти призывы смотрятся совершенно нормально, как и реклама филиппинских горничных на щитах вдоль Рублево- Успенского шоссе.

Да что там светская дама с поучениями прислуге, когда сам Председатель Конституционного суда РФ Валерий Зорькин в своей статье в правительственной «Российской газете», посвященной реформам Александра Второго, высказался положительно о крепостном праве: «При всех издержках крепостничества именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации. Не случайно же крестьяне, по свидетельству историков, говорили своим бывшим господам после реформы: «Мы были ваши, а вы — наши»». Валерий Дмитриевич здесь почти буквально цитирует Некрасова:

Распалась цепь великая,

Распалась и ударила:

Одним концом по барину,

Другим по мужику.

И в самом деле, отмена крепостного права многим виделась на Руси катастрофой. Вспомним чеховский «Вишневый сад»:

Фирс . Перед несчастьем тоже было: и сова кричала, и самовар гудел бесперечь.

Гаев . Перед каким несчастьем?

Фирс . Перед волей.

Сегодня критическая оценка крепостничества, унаследованная от советской «свободолюбивой» историографии и ленинской оценки крепостного права как «обратной стороны самодержавия», понемногу сходит на нет. Это только в США из соображений политкорректности практически табуирована тема экономической эффективности рабовладения на американском Юге, а в России — полная свобода мнений. Уже много лет об органичности крепостного права пишет петербургский историк Борис Миронов: «Крепостничество… являлось органичной и необходимой составляющей российской действительности… Оно являлось оборотной стороной широты русской натуры… результатом слабого развития индивидуализма». На просторах интернета шутки о возвращении крепостничества давно стали общим местом, как в том бородатом анекдоте, где Путин говорит Федеральному собранию: «Пора о людях подумать», а ему в ответ кричат: «Правильно, Владимир Владимирович, для начала душ по 500 на каждого!» Главный русский барин, Никита Сергеевич Михалков, собирается снять фильм о крепостном праве, «в котором заключена мудрость народа и патриотизм». А недавно по сети разошлась пародийная обложка женского журнала «Крепостная» с анонсами статей: «Мой барин пьет: 18 рецептов похмелья», «Будь в курсе: о чем говорили в барских гостиных в ноябре», «После порки: рецепты прабабушки от синяков и ссадин».