Дуглас Смит - Бывшие люди. Последние дни русской аристократии

Анна трижды была у Михаила в тюрьме и уговаривала его принять это условие, муж Анны писал ему об этом в письме, однако он отказался от сотрудничества. Смидович сам приехал к Михаилу, обещая свое заступничество, когда Михаил окажется на свободе. Но и он получил отказ. Михаил сказал, что другому большевику он бы легко соврал, но он уважает Смидовича и считает своим долгом быть с ним честным. Вместе с сорока другими узниками вечером 23 августа Михаила увезли на Братское кладбище недалеко от села Всехсвятского, где их выстроили у кирпичной стены и расстреляли. Узнав о казни Михаила, Анна отправилась искать его могилу. Она нашла стену, испещренную свежими следами пуль, и место, где он был расстрелян, земля там была недавно перекопана. Анна так и не нашла тела. Она забрала в тюрьме немногие оставшиеся личные вещи Михаила, включая его куртку, которую отдала сыну Владимиру, и тот носил ее всю жизнь в память о дяде.

В тюрьме Анне передали письмо Михаила, датированное 20 августа. На конверте были слова: «Не открывай, пока не узнаешь о моей смерти».

Милая Анночка,

вот так сложилось все грустно и тяжело. Ну что поделаешь? Помню твои слова и ими утешаюсь: «Без воли Божьей ничто не могло совершиться». Значит, так надо. Мне хочется сделать все, что от меня зависит, чтобы утешить тебя и всех близких. <���…> Мне хочется, чтобы вы не грустили и не жалели меня, а только бы почаще вспоминали и не с тяжелым чувством тоски, а вспоминали бы лишь то хорошее и радостное, что найдете связанным со мной. Я живу сейчас еще, но я уверен наперед, что последняя минута не будет уже так безысходно тяжела, как кажется, и потому не мучайтесь за меня. <���…> Спасибо тебе, милая Анночка, за твою любовь. Я не был одинок последнее время. <���…> Ну, прощай, Мама, Женя и все прощайте! Правда, ничего. На все Божья воля.

В конце лета жизнь в Богородицке стала ухудшаться. Эсеры уехали, и большевики обратили внимание на дворян, мирно живущих в старинной фамильной усадьбе. В газете «Красный голос» появилась статья, озаглавленная «Как долго мы будем это терпеть?!» и содержавшая донос о жизни «подозрительной графинечки» и «круглолицых маленьких графов в матросских костюмчиках» в Богородицке. Автор вопрошал, когда наконец это дворянское гнездо будет искоренено. Однажды вечером, когда семья наслаждалась музыкой, в дом вломилось несколько солдат под предводительством матроса, обвязанного пулеметными лентами и размахивавшего наганом. Солдаты начали обыск под аккомпанемент Зальцмана, который никогда не расставался со скрипкой. Они не нашли ничего, кроме нескольких писем по-немецки и по-французски, которые и забрали в качестве доказательства, что эти люди шпионы. Наутро они посадили «мэра», Льва Бобринского и Владимира Трубецкого в телегу и увезли; посмотреть на них собралась толпа крестьян. Остальным членам семьи дали двадцать четыре часа, чтобы уехать, оставшихся слуг отправили в богадельню. Анна с детьми переехала в Богородицк и нашла приют в захудалой гостинице. Когда шел дождь, вода лилась сквозь дыры в крыше, текла по стенам и ручьями разливалась по полу.

«Мэра» и двух его зятьев освободили через шесть недель, но дома они прожили недолго, до следующего ареста в начале 1919 года. Их увезли в Тулу, а оттуда в московскую Бутырскую тюрьму. На этот раз «мэра» и Льва вскоре освободили; Каменев, ставший председателем Московского совета, пригласил «мэра» к себе, принес извинения за арест, сказав, что отлично помнит его доброе отношение к политическим заключенным в те времена, когда «мэр» управлял городом, и вручил ему охранное письмо. Голицыны бережно хранили каменевское письмо, оно до сих пор у них; весьма вероятно, что оно спасло «мэру» жизнь. Владимира Трубецкого в конце концов также освободили, и он вернулся к жене и детям.

Несмотря на аресты, обыски и тяжелые материальные условия, жизнь большой голицынской семьи продолжалась, при этом никто не отчаивался и даже не роптал на судьбу.

Младшие члены семьи совершали тайные ночные набеги на яблоневый сад позади бывшей усадьбы; мясной рацион составляла изредка добываемая конина. Один из бывших слуг, беспокоясь, что семья испытывает нужду, прислал Анне кусок курицы и немного сухарей, хотя сами они жили очень бедно. Анна тоже делилась с ними скудными припасами своей кладовой, посылая им хлеб и кофе.

Отчаянные поиски еды уравняли аристократов с остальной Россией. В Петрограде люди обдирали с деревьев кору и собирали траву в парках, чтобы сварить похлебку; на павших от бескормицы лошадей набрасывались с ножами и топорами и тащили в свои промерзлые квартиры мясо, требуху и жилы. Князь Сергей Трубецкой шутил, что теперь, когда слуга докладывает: «Ваше сиятельство, лошадь подана», – это означает не оседлана, а приготовлена.

Анне удалось вывезти семью из гостиницы в квартиру местного школьного учителя. Один из постояльцев, молодой большевик, подпал под обаяние ее дочери Сони. Когда Соня отвергла его ухаживания, он донес о семье местным властям, и Анна опять вынуждена была переехать, на сей раз в двадцать четыре часа.

К концу лета 1919 года, когда армия Деникина двигалась на север, в городе пошли толки, что при отступлении красные берут заложников и расстреливают их. Голицыны знали, что опасность реальна. В том году двое кузенов Анны были взяты в заложники и расстреляны в Орле. «Мэр» и его сын Михаил решили скрыться, первый – в общей палате местной больницы, второй – у товарища по службе. Через несколько дней опасность, казалось, миновала, и оба вернулись домой. Ночью 16 октября «мэра» разбудили известием, что Владимир Трубецкой арестован после обыска в его городской квартире. Чекисты пришли также арестовать Михаила, но ему удалось скрыться. Тогда они арестовали Анну, а также их дочь Лину и племянницу Соню Бобринскую. Уводя женщин, чекисты сказали, что отпустят их, если Михаил явится сам. Слова эти передали Михаилу, и он немедленно явился в ЧК. В тот же вечер женщин освободили. Через несколько часов Михаил, Владимир и другие заложники были отправлены на вокзал, семья последовала за ними, и сын Михаила Сергей смог передать отцу несколько картофелин, прежде чем их посадили в вагоны.

Арестованных увезли в Тулу в концентрационный лагерь. Анна простилась с семьей и уехала, чтобы быть ближе к мужу. 12 ноября Михаил написал детям из лагеря:

Дорогие мои. Пишу из концентрационного лагеря, где нахожусь уже 3 дня. Лагерь это – ряд деревянных бараков, из коих нами всеми 280 ч. занято два и готовятся еще два для новых заложников. Спим на деревянных койках, здесь очень тепло и сухо внутри, и вид неплохой. Снаружи лагерь окружен колючей проволокой и стоят часовые. Во главе лагеря комендант <���…> который был в Богородицкой Чрезвычайке и расспрашивал меня про дедушку и знает тебя, Владимир (старший сын Анны и Михаила. – Д. С.). У коменданта очень непростой помощник, и сам он юрист, но ничего себе. Кормят нас мало. Днем суп, а вечером картофельное пюре – иногда дают больше, иногда очень понемногу. Раза два в день дают кипяток, сахар, а хлеба 3/4 ф. в день. Без прикорму жить нельзя, а приношения разрешены. <���…> Здесь за эти три дня пришлось работать физическим трудом. В 1-й день я расхрабрился и пошел на Курский вокзал через весь город грузить дрова, но страшно утомился. На другой день меня признали годным лишь к легким работам, но эти работы тоже оказались довольно-таки трудными, а именно вчера и сегодня переносил кирпичи, доски, мусор. Кажется, что скоро устроится дело с канцелярией. Сегодня здесь Калинин, будет осматривать лагерь. Затем, говорят, учреждена комиссия по разбору заложников и уже многих освобождает. Сегодня вечером я наконец увижу мама. <���…> По-видимому, дела наши затягиваются, и трудно рассчитывать на свободу. Но, кажется, опасности для жизни наше житье здесь не представляет. <���…> Надеюсь, что вы все здоровы, хорошо устроились и дружно живете, что старшие не обижают младших, а что маленькие не капризничают. Думайте обо мне и маме и молитесь за нас. <���…> Ваш папа.