Дуглас Смит - Бывшие люди. Последние дни русской аристократии

Уже в 1925 году велись разговоры о закрытии музея и превращении его в дом отдыха трудящихся. Серьезное давление началось два года спустя, когда Павел и Прасковья были объявлены лишенцами; Павел был отстранен от должности директора музея, хотя ему было разрешено остаться в качестве экскурсовода. Новый директор, ярый коммунист по фамилии Кереши, ненавидел Павла. Он сразу начал жаловаться в местные органы власти, что Павел якобы растратил деньги и самовольно распоряжался музеем как бывший владелец усадьбы. 16 июня 1928 года Кереши подписал приказ о выселении Павла и его семьи, затем уволил его. Павел написал в Цекубу и Енукидзе с просьбой о помощи, и последний призвал местные власти игнорировать распоряжения Кереши. Кереши был уволен, и на некоторое время дело затихло.

Однако Дмитрий Анкудинов, новый директор музея, вновь развязал кампанию против Павла. Он отобрал личную библиотеку Павла и уведомил подольские власти о том, что Павел задолжал музею несколько сотен рублей за проживание и питание. В июле Павел, представ перед подольским народным судом, должен был объяснить, как могло случиться, что в течение года, не имея легальной работы, он кормил и одевал свою семью. Павел заявил, что смог заработать, переводя статьи из американских научных журналов и продавая свои акварели; он сообщил суду, что пытался зарегистрироваться на Московской бирже труда, но ему как лишенцу было отказано. Дело Павла дошло до Президиума ВЦИК, который решил восстановить его в гражданских правах (и вернуть ему библиотеку), но обязал его и его семью выселиться. 29 октября 1929 года Павел, Прасковья и Василий навсегда оставили Остафьево.

Как ни тяжело было Павлу покидать Остафьево, это уберегло его от необходимости созерцать гибель любимой усадьбы. Разгром Остафьева начался еще при нем, летом 1929 года. Николай Ильин, сотрудник теперь уже Ленинской библиотеки, вспоминал, как директор библиотеки, неожиданно вызвав его из отпуска, отдал распоряжение спешно вывезти из подмосковного музея Остафьево все имевшиеся там книги (около пятидесяти тысяч томов). Усадьба понадобилась для размещения приезжавших на слет трех тысяч пионеров. Ильину было велено вывезти книги любым способом, не заботясь о сохранности, хотя бы даже пришлось покидать их в мешки, и доставить в Ленинскую библиотеку.

Ильин вспоминал, что, когда с немногочисленными помощниками он прибыл в Остафьево, там их встретили как могильщиков.

С 7 часов утра мы работали до наступления сумерек. Одновременно с нами по ликвидации музея действовала другая организация, более многолюдная и шумная. Она спешно укладывала в ящики мелкие экспонаты, сдирала со стен канделябры, зеркала, картины, панно, гобелены и другие украшения. При мне прямо на бильярд, на котором, возможно, некогда играл Пушкин, была опущена с потолка пятипудовая медная люстра, сброшена с пьедестала и разбита в куски прекрасная мраморная группа, изображающая сатира в погоне за нимфой. <���…>

Упаковка книг подходила к концу, и накануне их вывоза я к вечеру уехал в Москву, чтобы вызвать людей для сопровождения обоза. Между тем в мое отсутствие в Остафьеве разыгрались крупные события. Во главе организации, подготовлявшей помещение для пионеров, стояла здоровенная толстая бабища, кажется, бывшая прачка, которая, несмотря на рвение, не в состоянии была закончить свое дело к сроку силами одной своей команды… Решено было прибегнуть к содействию местной милиции, отделение которой помещалось где-то поблизости. Группа милиционеров, человек 10–12, взялась аккордно, за хорошую по тому времени плату, в продолжение одной ночи окончательно очистить главное здание от музейного имущества, чтобы на следующий день можно было расставлять уже койки.

Когда на другой день утром я вернулся в Остафьево <���…> открыв дверь из флигеля на веранду, я замер от удивления. На протяжении этой веранды под открытым небом бесформенной кучей лежала мебель и все остальное имущество музея. Милиционеры выполнили свое обязательство к сроку, но им пришлось действовать как при выгрузке дров, т. е. сваливать вещи друг на друга, как попало. Около трети имущества было попорчено и погибло: часть стильной мебели и хрупких вещей поломаны, большие гипсовые фигуры, стеклянные дверцы шкафов и витрин побиты, полотна картин порваны и помяты, оставшееся целым отдано во власть стихий. <���…>

Часам к 4-м дня, только что груженные книгами подводы успели скрыться на повороте за лесом, и я готовился пойти на поезд, как к флигелю, запыхавшись, подбежала заведующая Остафьевом, уехавшая накануне в Москву хлопотать в последний раз о спасении музея. «Передайте всем немедленно: распоряжение о ликвидации музея отменено!» – радостно сообщила она.

По другой версии, Остафьевский музей был закрыт решением Моссовета, дабы превратить Остафьево в Дом отдыха членов ВЦИК. К концу 1929 года от старинного поместья и его коллекции не осталось ничего. Многое из Остафьевского музея, включая переписку декабристов, было, по всей видимости, украдено и так и не дошло до библиотек и архивов.

Уничтожение Остафьева было лишь одной мелкой стычкой на культурном фронте в годы «великого перелома». Такая же участь постигла большинство других дворцов и музеев. На протяжении 1920-х годов давлению подвергался Музей дворянского быта в Фонтанном доме, бывший Шереметевский дворец в Ленинграде. Городские власти утверждали, что демонстрация великолепия образа жизни аристократов вроде Шереметевых не соответствует требованиям нового пролетарского общества. В апреле 1929 года Совнарком принял решение закрыть музей и превратить здание в студенческое общежитие или Дом атеистов – центр антирелигиозной пропаганды под эгидой Союза воинствующих безбожников. Обширная коллекция разошлась по другим музеям, а предметами, которые сочли недостойными музейных собраний, обставили кабинеты советских чиновников и холлы гостиниц. Впоследствии интерьеры будут изуродованы до неузнаваемости, чтобы освободить место для целой вереницы организаций, в том числе Дома занимательной науки (популярного детского музея), Института астрономии и Научно-исследовательского института Арктики и Антарктики, устроившего в подвале бассейн для испытания макетов первых советских атомных ледоколов.

Семь агентов ОГПУ посетили Музей-усадьбу Кусково в то самое время, когда разрушали Остафьево. Им не понравилось то, что они там увидели: «Музей-дворец быв. графа Шереметева <���…> историческая ценность сомнительна, так как подобных берлог бывших сатрапов под Москвою много. <���…> Населяют этот дворец подозрительные в прошлом люди». Они отмечали, что расходы на музей не оправданы, и рекомендовали его ликвидировать, а здания переоборудовать под больницу или школу. Отдел образования Моссовета пытался Кусково сохранить. Путь к решению этой проблемы отдел видел в идеологическом переосмыслении усадьбы. Музей должен был не демонстрировать жизнь дворянства, а служить памятником крепостным крестьянам, страдавшим от диких причуд своих господ. Хотя Кусково и было создано по заказу графа Шереметева, строилось оно трудом крепостных, и этот труд музей и призван прославить и продемонстрировать. В официальный текст, предназначенный для путеводителей по музею, с середины 1930-х были включены строки о «чрезвычайной грубости графов Шереметевых». Посетители должны были разглядывать роскошные залы и галереи дворца, чтобы «лучше узнать своего врага, а следовательно, проникнуться к нему более глубокой и осознанной ненавистью».