Георгий Тарнавский - КУРОПАТЫ: СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Катя привела меня к тому месту, где под забором недалеко от земли была щель. Через эту щель я видела свежий желтый песочек, только что насыпанный, а по нему воткнуты ветки. С нашей стороны была приготовлена свежая куча веток высотой около метра.

Долго мы возле забора не оставались, пошли в деревню к родителям Кати. Их дом стоял недалеко от леса, на горке. Там переночевали. Вечером и утром я видела, как к лесу подъезжали «черные вороны». Слышала ли я выстрелы, не помню.

До войны мне о родителях узнать ничего не удалось. Во время войны жила в Минске, никуда не уезжала. В 1943-м году вышла замуж и вместе с мужем ушла в партизаны. После освобождения Минска мужа забрали в армию. О дальнейшей его судьбе мне ничего не известно.

После войны я работала в воинской части телефонисткой, затем взяли в штаб. Но через некоторое время меня вызвали в контрразведку, и со мной разговаривал работник по фамилии Малышев. Он положил на стол пистолет, грубо оскорбил меня нецензурной бранью, а затем закричал: «Где твои родители?». Я ему ответила, что это я должна у него спросить. Он не стал со мной разговаривать, а через день меня уволили без всяких объяснений.

О судьбе родителей мне стало известно только в 1959 году. В ответ на наши многочисленные письма из военного трибунала, наконец, сообщили, что они реабилитированы посмертно. В справках не указано, где они похоронены, но я уверена, что их расстреляли в Куропатах.

Дело в том, что до войны в деревне Цна жил Батян Григорий Иванович. Работал он в НКВД. Жители деревни рассказывали, что он по пьянке хвалился однажды, как расстреливал Жуковских, т. е. моих родителей. Этого Батяна уже нет в живых, он умер в 1954-м году.

Мне также известно, что его друг Олехно Иван Матвеевич, житель деревни Зеленовка, тоже работал в НКВД. Говорят, и он был исполнителем во время расстрелов.

Степан Иванович Жуковский, уроженец д. Цна-Иодково, осужден к высшей мере наказания. 22 ноября 1937 года расстрелян в Минске. Обвинен в том, что с 1932 года являлся агентом польской разведки, куда был завербован неким Паенко. По его заданию собирал и передавал сведения о расположении воинских частей минского гарнизона, о военном строительстве и об отношении населения к мероприятиям партии и Советской власти.

Виновным себя признал полностью. Однако других доказательств в протоколе несудебного рассмотрения дела (самого дела в архивах нет) не приводится.

Дополнительной проверкой, проведенной следственным отделом КГБ СССР в сентябре — октябре 1959 года, никаких сведений о принадлежности С. И. Жуковского к польской разведке не установлено.

Софья Адамовна Жуковская пережила своего мужа всего на пять дней — ее расстреляли 27 ноября 1937 года. Как и Степана Ивановича, обвинили в шпионаже в пользу Польши, в том, что она на квартире Ярослава Чеховского встречалась с агентом польской разведки Константином Довнар-Буримским и по его заданию помогала мужу в шпионской деятельности.

Во время дополнительной проверки так и не удалось установить, кто такой Довнар-Буримский, а дело Александра Дроздовича, который якобы завербовал Ярослава Чеховского, в 1958 году прекращено за недоказанностью состава преступления.

5 ноября 1959 года Военный трибунал БВО отменил постановления комиссии НКВД и Прокурора СССР от 17 ноября 1937 года в отношении Степана Ивановича и Софьи Адамовны Жуковских и прекратил их дела за недоказанностью предъявленных обвинений.

Справки о реабилитации вручены их дочери Г. С. Сидякиной.

Из показаний Ивана Матвеевича Олехно,1911 года рождения, сторожа санаторно-лесной школы:

— Да, Батян Григорий был моим приятелем, он тоже работал в комендатуре НКВД, в должности надзирателя. Как-то по пьянке, в компании родственников, меня при этом не было, он проболтался, что в лесу возле Цны расстреливают наших людей, и он в этом деле участвует. За столом сидела тогда сестра моей жены — она была замужем за братом Григория. Как бы между прочим поинтересовалась у моей жены, не принимаю ли я участия в расстрелах вместе с Батяном. Жена ответила, что я просто вахтер и к этим делам не имею никакого отношения.

Батян впоследствии стал, видимо, подозревать, что я знаю о его похвальбе, и написал на меня донос, будто я скрыл от своего руководства, что мой отец до революции был офицером. Я это действительно скрыл, так как очень хотел работать в НКВД. Никакой другой вины за мной не было. Поэтому, когда мне предложили написать объяснение, я все чистосердечно выложил. Указал, что Батян написал на меня донос, потому что боялся с моей стороны разоблачения. И дальше сообщил, как он рассказывал о расстрелах в лесу возле деревни Цна и о своем участии в этих расстрелах.

После короткого разбирательства Батяна из НКВД уволили. Он стал потом работать где-то на дорожном строительстве. А я вскоре перешел в штаб пограничных и внутренних войск, комендантом. Это был хозяйственный отдел, к следствию никакого отношения не имел. С Батяном мы уже связей не поддерживали.

Перед самой войной я устроился диспетчером по пожарной сигнализации в Дом офицеров. Когда наши войска оставили Минск, перебрался в свою деревню и, так получилось, остался на оккупированной территории. Да, во время войны в нашей деревне стояли немцы. В окрестных лесах, а также в том лесу возле Цны, где до войны расстреливали людей, никаких немецких воинских частей не было. Наших людей они в этих местах не расстреливали.

Десятки людей опросили следователи, и почти всегда беседа с одним очевидцем протягивала ниточку памяти к другому человеку, а из общих подробностей их рассказов постепенно проступала, выкристаллизовывалась истина.

Из рассказа Екатерины Николаевны Богойчук,1919 года рождения, пенсионерки:

— В деревне Цна я проживаю с самого рождения. Лес, который расположен между кольцевой дорогой и Заславской, называют Брод. Я не слышала, чтобы его называли Куропатами. Мы жили на хуторе недалеко от леса. Как выйдешь вечером на улицу часов в 11–12, так и слышно: шпок-шпок, стреляют и стреляют. Отец выйдет на улицу и говорит, слушайте дети, запоминайте.

Однажды мы собирали ягоды около забора, я посмотрела в щель и увидела большой куст ягод. В заборе была дырка, я под нее пролезла, а тут мужчина бежит и кричит: «Что тебе здесь нужно, уходи немедленно» и выстрелил. Я испугалась и убежала. Отбежала несколько метров, села под кустом и вижу, что туда въезжает машина. Я не стала ждать и убежала домой.

В деревне тогда рассказывали, что людям перед расстрелом закрывают рты пробками и стреляют через два человека, чтобы меньше было выстрелов. Нам об этом рассказывал один мужчина, он уже, правда, умер. Фамилия его Батян Григорий Иванович. Он работал в НКВД, родом был из нашей деревни. Мужчины говорили, что по пьянке он как-то рассказал, что сам людей не забирал, а только докладывал, где, какие люди враги, и потом возил их расстреливать.