Георгий Тарнавский - КУРОПАТЫ: СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Папку сожгли, а потом отправились в подвалы НКВД посмотреть, не осталось ли там чего лишнего, что не должно попадать на глаза гитлеровцам. Но кроме разрозненных бумаг ничего не обнаружили. А. Я. Толстик сделал справедливый вывод, что в канун оккупации города работники этого ведомства смогли вывезти не все, что-то в спешке позабыли или оставили сознательно. «Не исключено, — не без улыбки замечает он, — что сверхсекретными ныне уголовными делами топили тогда печки десятки, а может, и сотни минчан».

Хорошенько поразмыслив, следователи решили поискать удачу в открытом для всех и, кажется, неплохо сохранившемся архиве Октябрьской революции. Несколько дней унылых бесплодных поисков — и, наконец, слабый лучик удачи: обнаружены списки работников административно-хозяйственного управления НКВД БССР, проходивших в разное время медицинские осмотры. Были в них и фамилии водителей, которые, следуя элементарной логике, могли обслуживать и маршрут «тюрьма — Куропаты».

Справочное бюро назвало несколько конкретных адресов.

Из показаний минчанина Михаила Абрамовича Дэвидсона,пенсионера, бывшего шофера гаража НКВД:

— Как водитель, я ни в каких оперативных делах не участвовал: мне говорили ехать — и я ехал. К тому же я работал на легковых автомашинах. Однако был один случай. Я тогда дежурил ночью. Меня вызвал дежурный по НКВД, фамилии его не помню, и сказал оставить свою «эмку» в гараже, идти во двор, сесть в стоящую там машину, она называлась «ворон», и ехать, куда мне прикажут. Сел я за руль, рядом со мной работник комендатуры, фамилии его не знаю. Велел ехать в сторону Московского шоссе…

Когда мы въехали в лес, я увидел большую прямоугольную яму. По ширине она была примерно как длина вашей комнаты, а по длине раза в два больше. Я остановил машину, сижу в кабине. Мне сказали включить свет, так как время было ночное. Я включил свет и увидел, что сзади, из кузова выводят людей. Часть из них уже сидела по краям ямы, ноги свешивались вниз, а руки были связаны за спиной. Когда полностью края ямы были заполнены людьми, их начали расстреливать.

Расстреливал только один работник комендатуры, стрелял из пистолета в затылок, и люди падали в яму. Когда все были убиты, он сам прыгнул в яму и стал втаптывать людей, я слышал хруст костей. Фамилия этого работника Острейко, имени и отчества его не помню.

На место расстрела, кроме моего, приехал еще один грузовик. В нем, видимо, также были люди. Всего расстреляли тогда более 20 человек, в моей машине столько вместиться не могло. Видимо, всех расстреляли сразу. В свете фар я видел этих людей, однако лиц не запомнил. Были только мужчины средних лет. Все легко одеты — костюмы, пиджаки, без пальто, без головных уборов, одежда гражданская. Вещей при них никаких не было.

В расстрелах принимало участие примерно человек пять работников комендатуры, старшим среди них был Ермаков. Однако непосредственно расстреливал только один, как я уже сказал, Острейко. Во время расстрела я сидел в машине, не выходил из кабины. Фамилий остальных участников не знаю. В лицо я знал их всех, однако по фамилиям не знал. Все участники расстрела были в форме НКВД. Сама форма была защитного цвета, петлицы красные. Фуражки с синим околышком и красным верхом. Все были вооружены пистолетами, более крупного оружия я не видел.

Место, где расстреляли людей, было без ограждения. Когда мы к нему подъезжали, нас уже на месте кто-то ждал, тоже в форме. В лес въехали с потушенными фарами — мне еще при въезде в лес сказали выключить свет. Место расстрела я освещал недолго. Во время расстрела никто из людей не пытался убежать: вокруг ходили вооруженные работники НКВД и в такой ситуации надежд на спасение не было.

Во время расстрела никаких процессуальных форм не соблюдалось. Никто с этими людьми не разговаривал, никаких вопросов им не задавал. После расстрела мне сказали уезжать, поэтому я не знаю, кто закапывал яму.

По моим подсчетам, это происходило где-то в конце 1934-го — начале 1935 года, но после смерти Кирова. Полагаю, что эти люди расстреляны в связи с убийством Кирова.

Свидетелем такого страшного события мне пришлось быть только один раз. Работали вместе со мной в НКВД и другие водители, которым, возможно, приходилось чаще присутствовать при таких событиях. Так, постоянными водителями машин «ворон» были Матюшевский, Корсак, Адамович, Яртемик. Последнего видел после войны, он был шофером писателя Кулешова. Мне известно также, что после таких «операций» всех участников приглашали на ужин в столовую НКВД. Меня тогда тоже пригласили, но я не пошел.

Я никогда никому не рассказывал о том, что мне пришлось увидеть. Водители, которым приходилось в таких «операциях» участвовать, между собой об этом не говорили.

А. Острейко работал старшим надзирателем внутренней тюрьмы, «американки», которая была построена по проекту американских специалистов. В 1937 году назначен дежурным помощником коменданта комендатуры административно-хозяйственного отдела НКВД БССР. Через год вновь возвращен на должность старшего надзирателя тюрьмы. А в 1943 г. назначен дежурным помощником коменданта комендатуры Наркомата госбезопасности БССР.

На запрос в адресное бюро получен ответ: «Прописанным на территории республики не значится».

Да, многое видела лесная поляна. Во сто крат, конечно, больше, чем могли знать и запомнить свидетели. Но и то, о чем они рассказали, не оставляло места для сомнений — в Куропатах расстреливали советских людей.

В начале казалось, что ответить на этот вопрос будет несложно: следствие отыскало, как мы уже говорили, около двухсот человек, чьи жизненные пути проходили очень близко, а иногда и пересекались с последней дорогой людей, обреченных на смерть в Куропатах. К тому же пятьдесят пять из них — очевидцы, их память сохранила множество ценнейших деталей и подробностей, но, к сожалению, ни один человек не решился назвать точную дату события, свидетелем которого ему довелось быть.

Из показаний Софьи Андреевны Козич, 1925 года рождения, пенсионерки:

— С полной уверенностью я не могу назвать время, когда начали расстреливать людей в нашем лесу — может, с 1937 года, может, позже, но хорошо знаю, что было это до войны. Сначала их возили просто в лес, а потом поставили высокий забор. За ним находилась охрана. Я лично видела одного охранника с собакой. Был он в военной форме, на боку — пистолет в кобуре.

Я его запомнила, потому что он часто ходил с чайником к нашим соседям, у которых во дворе был колодец. Помню, как-то летом, в общем совхозном стаде обнаружилась нехорошая болезнь — «ящур». Чтобы от него не заразились и частные коровы, в лесу отвели специальное место, и там они находились около месяца в карантине. Все жители по очереди дежурили по ночам возле своих буренок.