Георгий Тарнавский - КУРОПАТЫ: СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Шарангович: Во-первых, что я изменник Родины.

Вышинский: Старый польский шпион.

Шарангович: Во-вторых, я заговорщик. В-третьих, я непосредственно проводил вредительство.

Вышинский: Нет. В-третьих, вы непосредственно один из главных руководителей национал-фашистской группы в Белоруссии и один из активных участников правотроцкистского антисоветского блока.

Шарангович: Правильно. Потом я лично проводил вредительство.

Вышинский: Диверсии.

Шарангович: Правильно.

Председательствующий Ульрих: Организатор террористических актов против руководителей партии и правительства.

Шарангович: Верно.

Председательствующий Ульрих: И все это совершал в целях…

Шарангович: И все это совершал в целях свержения Советской власти, в целях победы фашизма, в целях поражения Советского Союза в случае войны с фашистскими государствами.

Председательствующий Ульрих: Идя на расчленение СССР, отделение Белоруссии, превращение ее…

Шарангович: Превращение ее в капиталистическое государство под ярмом польских помещиков и капиталистов.

Председательствующий Ульрих: Вопросов у меня больше нет.

В этом диалоге палачей и жертвы легко разглядеть глубокий трагизм времени, когда вера-убеждение, поднимавшая людей на подвиг во имя революции, постепенно преобразовалась в слепую верув авторитеты, в непререкаемость высшей власти. А жизнь людей заполнило нечто химерное, причудливо сплетенное из страха и энтузиазма, организованного поклонения и добровольного отречения от себя самого.

Почему это случилось? Почему отрекались от веры, обрекая себя на верную гибель, такие мужественные люди, как В. Шарангович? Кому-то проще искать ответ в недостаточной их грамотности — большинство делегатов XVI съезда КП(б)Б, в том числе и Василий Фомич, в графе анкеты «Образование» писали «низшее». Но сколько не умевших расписаться мужиков категорически не признали себя шпионами и ушли на расстрел, в Куропаты, с презрением отвергнув измышления следователей, выдержав «конвейеры», «мельницы» и другие кровавые способы добывания показаний. И скольким ученым не хватило их долготерпения и стойкости?

В этом видится еще одна загадка феномена сталинской репрессивной системы и звучит молчаливый призыв к нам, ныне живущим, по возможности удержаться горьких укоров тем — «не выдержавшим», «не устоявшим», «преклонившим колени». Ведь мы уже говорили, что обстановка всеобщей «шпиономании» способствовала тому, что многие жертвы шли на самооговор ради спасения, как им казалось, друзей по партии, работе. Но вот отказаться от своих показаний на следствии во время суда не у каждого хватало смелости, а чаще физических сил. О тех же, кто не смирился, чуть ниже.

«Дело по обвинению Шаранговича Василия Фомича пересмотрено 19 декабря 1957 года. Приговор Военной коллегии от 13 марта 1938 года по вновь открывшимся обстоятельствам отменен и дело за отсутствием состава преступления прекращено.

В. Ф. Шарангович реабилитирован посмертно».

Бесчисленные аресты, шумные процессы, предпринятые против руководителей многих районов, наркоматов и организаций, а также рядовых коммунистов привели к сокращению численности белорусской партийной организации почти наполовину. Из 99 секретарей райкомов в тридцать седьмом году уцелело только двое. Органы НКВД, завладевшие к этому времени с благословления Сталина неограниченной и по существу бесконтрольной властью, повели планомерное истребление основных кадров партии и государственного руководства.

Особенно жестокий и редкий по циничности удар был нанесен по ЦК КП(б)Б. Один за другим арестовывались и уничтожались первые секретари ЦК. Примечательно, что даже те из них, кто уже не работал в Белоруссии, не избежали горькой участи своих товарищей. Всех их обвинили в принадлежности к руководству контрреволюционной, национал-фашистской организацией, якобы действовавшей в Белоруссии, и расстреляли или принудили к самоубийству. Так погибли А. Криницкий и Я. Гамарник, возглавлявшее республиканскую партийную организацию соответственно в 1924–1927 и в 1928–1929 годах, хотя нелепость выдвигавшихся против них обвинений была очевидна.

Репрессированы почти все секретари ЦК, заведующие отделами, большинство членов Центрального Комитета. В 1937 году в ЦК, в обкомах и райкомах партии часто некому было работать, за год аппарат менялся несколько раз. В одном из списков исключенных из партии в 37—38-х годах коммунистов после того как их арестовали сотрудники НКВД — более 400 фамилий. Всех их зачислили в белорусское объединенное антисоветское подполье, в национал-фашистскую организацию во главе с руководителями республики Н. Гикало, А. Червяковым, Н. Голодедом. В этом угадывалось прямое заимствование приемов и аргументации ранее сфабрикованного «дела» «Союза вызволения Белоруссии».

Расскажем и о таком, обнародованном совсем недавно факте. В июле 1937 года в республику прибыли заведующие отделами ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков и Я. А. Яковлев «с целью разоблачения партийных и советских работников, завербованных иностранной разведкой».

Итоги их поездки по районам подводились на Пленуме ЦК КП(б)Б, который состоялся 29 июля. В. Ф. Шаранговича к этому времени в республике уже не было, скорей всего он обживал одну из камер следственного изолятора на Лубянке. Второму секретарю ЦК КП(б)Б Н. М. Денискевичу оставалось пробыть на свободе всего три дня, а жить — чуть более двух месяцев.

Судя по стенограмме, собравшимся, лучше сказать собранным по команде, было предложено обсудить постановление ЦК ВКП(б) от 27 июня 1937 года «По вопросу руководства ЦК КП(б)Б», но как такового обсуждения не состоялось — последовало откровенное избиение кадров, грубое, бездоказательное обвинение их в шпионаже, вредительстве, двурушничестве.

Выступающим Маленков и Яковлев не давали говорить, «забивали» вопросами: «Сколько у вас еще врагов?», «Сколько шпионов, вредителей разоблачено, сколько осталось?». Тут же решалась судьба оратора, еще стоящего на трибуне, — снять с работы, исключить из партии. Сразу забирали партийный билет, а затем за дверью, при выходе из зала, арестовывали.

Первым выступил председатель Слуцкого окрисполкома Желудов. Он начал с рассказа о делах в округе, но Маленков и Яковлев не дали ему говорить — прерывали, задавали провокационные вопросы. Затем Яковлев заявил: «Я думаю, таким людям нечего делать ни в ЦК Белоруссии, ни в партии».

Предложение Яковлева об исключении Желудова из партии и выводе из состава ЦК ставится на голосование.