Александр Архангельский - Человек в истории

Семья Ямбиковых прожила в Сумках, затем в Юрино — до 1929 года, до поступления Александра Васильевича и Васи в Казанский ветеринарный институт. О казанском периоде их жизни информации мало, в основном это то, что сохранилось в памяти дочери Юрия по его рассказам. Был свой дом-пятистенок, богатая библиотека. Адвокатская практика Елизаветы Петровны позволяла не бедствовать, но излишеств тоже не было, что не удивительно, поскольку 30-е годы были голодными, особенно для Поволжья. Юрий запомнил, что вокруг них всегда было много нищих, голодных. Они знали, что Ямбиковы всегда «подают». И действительно, милосердие отличало в семье всех: и родителей, и детей. Это качество они сумели передать и нам, их потомкам.

В 1929 году семья отправляется в Починки Горьковской области. Александр Васильевич и Василий назначаются на ветеринарную службу в элитный конезавод, основанный еще императрицей Елизаветой Петровной.

С 1929 по 1937 год семья Ямбиковых жила обычной жизнью советских граждан. Отец и старший сын работали с большим вдохновением. Лошади были центром внимания, любви и заботы. Вася под началом отца осваивал практику. Юрка и Коля днями пропадали в конюшнях, купали в волжских водах своих любимцев, «объезжали» молодых жеребцов. Для мальчишек лошадь стала на всю жизнь символом красоты и верности. Юра (Юрий Александрович, ставший уже после Великой Отечественной зоотехником) мог с закрытыми глазами нарисовать силуэт летящего скакуна.

Василий стал хорошим специалистом. Не очень щедрый на похвалу отец делился с Лизой тем, что «Васька у нас молодец, хороший врач получился, толковый». Юра вспоминал, что в свои 10–12 лет они с Колей прекрасно знали, что такое сап, сибирская язва. Они знали, как правильно ухаживать за лошадью, и могли отличить здоровую от больной, в случае надобности оказать ей первую помощь. Надо сказать, что на фоне разразившегося страшного голода опасность возникновения эпидемий была вполне реальной: народ раскапывал скотомогильники, страх отступал перед желанием спастись от мучительной голодной смерти. Сам же Александр Васильевич прекрасно понимая опасность инфекционных болезней, запретил захоронения туш животных без сжигания. Но в случае, если можно было после хорошей термической обработки мясо павшей лошади употреблять, его отдавали людям, стоящим в ожидании спасения у ворот конезавода. Засуха, неурожай 1932–1933 годов сказывались и на лошадях, кормов катастрофически не хватало. Ветеринар не мог спасти животных от голода. Это понимали все, но было ясно и другое: виновный будет рано или поздно назначен. Это произошло, когда, казалось, и падеж прекратился, и кормов стало больше — в 1937 году: погибли сразу три лошади. Уже на следующий день Александра Васильевича и его сына вызвали по повестке в отдел НКВД. Допрашивали отдельно. Мало что известно о допросах, но они сводились к одному: требовали признаться в причастности к вредительской группе и отравлении животных. Александра Васильевича допрашивали, не позволяя сесть, это продолжалось в течение всего первого дня. А поскольку он был на одной ноге (вместо второй — протез), это было мучительно. Показали заявление-донос, написанный фельдшером конезавода неким Виноградовым. (Эту фамилию помнят и Лиза, и Татьяна — дети Юрия.) Знают они о нем и то, что он был человеком недалеким и завистливым, а еще подворовывал медпрепараты, содержащие наркотические вещества, за что получил уже не одно серьезное предупреждение от Ямбикова-старшего. Вот и нашел способ отомстить.

Я нашла материалы о том, что массовые репрессии проводились в это время во всех сельскохозяйственных районах Горьковской области. В последние месяцы 1937 г. в ряде районов прошли судебные процессы над «вредителями сельского хозяйства». «Врагов народа» разоблачали в земельных органах, в МТС. Работники облзо (областного земельного отдела) во главе с начальником управления С. М. Тихоновым были обвинены в уничтожении колхозного скота, срыве строительства 13 МТС, выводе из строя тракторного парка и т. д. По делу о «контрреволюционной организации правых» в облзо арестовали 116 человек [28] НОЦДНИ. Ф. 3, оп. 1, д. 497, л. 188. . Когда я читала документы, указывающие на вредительскую деятельность тех или иных «врагов», то многое просто поражало своей абсурдностью. Например, руководитель Дивеевского района Безденежных обвинялся в том, что он специально выводил район в передовики, чтобы потом получить высокий прием в Кремле и совершить покушение на кого-либо из вождей.

Вернемся к судьбе Ямбиковых. Александра Васильевича промучили допросами неделю и на удивление и радость отчаявшейся жены и младших детей выпустили. Вернулся под вечер… абсолютно седой. Слезы, вопросы. А он молчал. Елизавета Петровна, боясь его гнева, притихла. Ждала, когда сам захочет что-то сказать. Сказал мало: о том, что пережил, — он много позже расскажет Юрию, уже студенту Горьковского сельхозинститута. Тогда же он сообщил Елизавете Петровне, что Васю надо спасать, а для этого установить и доказать точную причину гибели последних лошадей. Среди коллег были и порядочные люди, по просьбе опального ветврача принесли образцы тканей умерших животных. Несколько суток просидел над микроскопом, над справочниками, колбами и пробирками.

И однажды ночью он, всегда сдержанный, знающий цену словам и эмоциям, звенящим возгласом разбудил всех: нашел, нашел, нашел! Все прибежали в комнату к отцу. Не прошли даром тревожные ночи, он все-таки обнаружил причину. Заключение, сделанное Александром Васильевичем и подтвержденное коллегами, стало основанием для написания ходатайств в разные инстанции. Здесь внесла значительную лепту и Елизавета Петровна при составлении текстов прошений, применив свой адвокатский опыт. Далее была трудная поездка в Москву, в течение месяца томительные очереди в «казенные кабинеты». Немногим так везло, но она добилась встречи с «самим Калининым». Этот факт знают все в нашей семье. Потянулись месяцы ожидания обещанного официального ответа. Это было тягостно, тем более что почти никто из арестованных не возвращался. Забрали многих вчерашних друзей семьи, просто знакомых, но удивительный факт — Василий вернулся через полгода, худой, сильно изменившийся. Юрий (брат) часто рассказывал своим дочерям: «Уходил в пальто, вернулся в фуфайке, явно не своего размера, руки голые торчат, разбитые сапоги и лицо не того веселого балагура, к которому привыкли все, а человека, многое пережившего. Тема разговоров о том, где был и как жил, была под строжайшим запретом. Так ничего и не узнали, в 1943-м он погиб… Может, останься живым, рассказал бы, но не пришлось».