Олдос Хаксли - Возвращение в дивный новый мир [litres]

В двух предыдущих главах я описал способы, которые можно назвать оптовыми манипуляциями сознанием, практикуемыми как величайшими демагогами, так и успешными торговцами, коих было немало за всю историю человечества. Однако ни одна человеческая проблема не может быть решена одними только методами оптовой торговли. Дробовик имеет право на существование, но должен быть и шприц для подкожных инъекций. В следующих главах я опишу некоторые из наиболее эффективных способов манипулирования не толпами, не целыми массами, а отдельными индивидами.

По ходу своих эпохальных экспериментов по исследованию условных рефлексов Иван Павлов заметил, что у лабораторных животных, подвергавшихся длительному физическому или психическому стрессу, случался тяжелый нервный срыв. Мозг этих животных, будучи не в силах справиться с невыносимыми условиями, так сказать, объявлял забастовку и либо прекращал работать вообще (собаки теряли сознание), либо замедлял свою деятельность и отказывался работать нормально (собаки начинали вести себя абсолютно неадекватно, или у них появлялись симптомы состояния, которое у людей мы назвали бы истерией). Некоторые животные более устойчивы к стрессу, чем другие. Собаки, обладавшие, по терминологии Павлова, «легко возбудимой» конституцией, сдавались быстрее, чем собаки с просто «оживленной» конституцией (противоположной холерической, излишне возбудимой конституции). Собаки с «вялым, замедленным» темпераментом доходили до предела своих возможностей намного быстрее, чем «спокойные и невозмутимые» животные. Но даже самые закаленные собачьи стоики не могли сопротивляться стрессу до бесконечности. Если он был достаточно сильным и продолжительным, то стойкие собаки ломались так же быстро и необратимо, как и их более слабые собратья.

Открытия Павлова были подтверждены самым ужасным образом и в громадном масштабе в ходе двух мировых войн. В результате одного катастрофического переживания или часто повторяющихся переживаний менее страшных эпизодов у солдат развивались некоторые характерные психофизические симптомы. Временная утрата сознания, чрезмерное возбуждение, непреодолимая сонливость, функциональная слепота или паралич, совершенно нереалистичные поведенческие реакции, странное нарушение привычных стереотипных реакций на знакомые жизненные ситуации – все, что Павлов наблюдал у собак, с невероятной силой проявилось у жертв того, что в Первую мировую войну называли «артиллерийским шоком», а во Вторую – «военным утомлением». Каждый человек, как и каждая собака, имеет свой предел выносливости. Большинство людей достигают этого предела в течение тридцати дней пребывания в условиях современных боевых действий. Более восприимчивые к стрессу ломаются в течение пятнадцати дней. Самые выносливые могут выдержать сорок пять дней, в редких случаях до пятидесяти. Ломаются тем не менее все – и сильные, и слабые. Надо подчеркнуть, что все – из тех, кто изначально был душевно здоров. Ирония судьбы заключается в том, что бесконечно выдерживать ад современной войны могут лишь психически нездоровые люди. Индивидуальное безумие служит защитой от безумия коллективного.

То, что каждый индивид обладает своим пределом психической выносливости, было известно и грубо использовалось с незапамятных времен. В некоторых случаях невероятная жестокость одного человека по отношению к другому была обусловлена склонностью к жестокости как таковой, к ее извращенной эстетике. Чаще, однако, чистый садизм несколько ограничивался утилитарностью, богословием или государственными соображениями. Юристы применяли физические и психологические пытки для того, чтобы развязывать языки упрямых свидетелей; церковники прибегали к пыткам для наказания заблудших и возвращения их в лоно матери-церкви; тайная полиция пытками выбивала признания из лиц, заподозренных во враждебном отношении к правительству. При Гитлере пытки с последующим массовым уничтожением практиковались в отношении биологических еретиков – евреев. Для молодого нациста кратковременная служба в лагере уничтожения (пользуясь словами Гиммлера) «была лучшим методом воспитания непримиримого отношения к низшим существам и неполноценным расам». Учитывая маниакальный антисемитизм, которым Гитлер заразился в венских трущобах, этот возврат к методам, применявшимся инквизицией в отношении еретиков и ведьм, был неизбежен. Однако в свете открытий Павлова и знаний, добытых психиатрами из опыта лечения военных неврозов, такое возрождение средневекового варварства воспринимается как омерзительный и гротескный анахронизм. Стресс, тяжелый настолько, чтобы спровоцировать полный отказ мозга от работы, можно вызвать с помощью методов, которые, хотя и являются абсолютно антигуманными, не предусматривают физических пыток.

Что бы ни происходило в условиях коммунистических диктатур в их ранние годы, в настоящее время пытки мало используются тайной полицией коммунистических стран. Их спецслужбы черпают вдохновение не в деятельности инквизиции или СС, но в работах физиологов с подопытными собаками с выработанными условными рефлексами. Для любого диктатора и его полиции открытия Павлова имеют большое практическое значение. Если можно нарушить высшую нервную деятельность собаки, то, конечно же, то же самое можно сделать и с центральной нервной системой политического заключенного. Надо просто подвергнуть его достаточно сильному стрессу на протяжении достаточно длительного времени. В конце такого воздействия заключенный окажется в состоянии невроза или истерии и будет готов сознаться во всем, в чем его мучители хотят, чтобы он сознался.

Но одного признания недостаточно. Безнадежный невротик никому не нужен и неинтересен. От него нет никакой пользы. Умному и практичному диктатору нужны не пациенты психиатрических клиник и не жертвы, которых придется расстрелять, ему нужны новообращенные, готовые работать ради Дела. Обратившись к трудам Павлова, такой диктатор узнает, что на пути к окончательному нервному срыву собаки становятся в высшей степени внушаемыми. Модели нового, желательного поведения можно внедрить в мозг, когда он находится у пределов своей выносливости. Искоренить эти новые, усвоенные модели поведения уже невозможно. Выработанный таким образом условный рефлекс сохранится навсегда, став частью психики.

Психологический стресс можно вызвать множеством разнообразных способов. Собаки начинают беспокоиться, когда стимулы становятся необычно сильными; когда интервал между стимулом и его следствием неоправданно затягивается, и собака долго остается в «подвешенном» состоянии; когда мозг животного теряется от стимулов, которые противоречат тому, что собака усвоила в предыдущих опытах; когда стимулы не имеют никакого смысла в пределах понимания жертвы. Более того, было обнаружено, что преднамеренное возбуждение у собак таких эмоций, как страх, ярость или тревога, усиливало внушаемость животных. Если поддерживать эти эмоции на высоком уровне в течение достаточно длительного времени, то мозг «объявляет забастовку». Когда это происходит, новые идеи и поведенческие стереотипы можно внедрять в центральную нервную систему на удивление легко.