Виктор Шкловский - Собрание сочинений. Том 1. Революция

Таким образом, Андрей Белый «снимает леса» с Виктора Шкловского и отделяет его от Тынянова и Эйхенбаума так, как Тынянов отделяет Хлебникова от футуристов.

Есть еще более печальный случай — в этом году Брик иронизировал над Сергеем Эйзенштейном, который поставил себя вне групп и думал ориентироваться прямо на политическое руководство, художественно додумывая все «собственной гениальной головой».

«Решив, что он сам себе гениальная голова, он решительно отошел от всех своих товарищей по производству, вышел из производственной дисциплины и начал работать, опираясь непосредственно на мировое признание» («Новый Леф», № 4 за 1928, стр. 29, ст. О. Брика «„Октябрь“ Эйзенштейна»).

Сегодня Брик «снимает леса» с Маяковского. Маяковский уже готов, и Леф может вырваться из клетки лесов.

На диспуте в АРКе о кризисе советской кинематографии Рафес [407]укоризненно говорил, что Эйзенштейн считает себя ответственным непосредственно перед ЦК ВКП.

Маяковский более скромен — в своей афише «Левее Лефа» в пункте — Семь или 2 миллиона — он противопоставляет группе Леф ВЛКСМ. Это одно и то же, Эйзенштейн только последовательней, и здесь есть только самодеятельность — люди сами себя изолируют. В основе эта замена художественной группировки непосредственным обращением к политическому руководству является всего только крайним индивидуализмом, отсутствием понимания коллективности творчества.

Партия никогда не предлагала себя и никогда не брала на себя роль руководительницы художественного творчества непосредственно. Вся работа партии сводилась к поддержке и руководству группировок. Здесь просто были перенесены на искусство правильно понятые и для искусства обязательные принципы коллективизма. Человек входит в партию не непосредственно, а через свою ячейку, через маленький рабочий коллектив, перед которым он отвечает. Человек, который хотел бы входить в партию через Коминтерн непосредственно, болен индивидуализмом, у него всего-навсего психология швейцарского средневекового крестьянина, который считает свой участок земли леном, данным от императора, это психология картофелины, которая понимает как объединение только мешок.

Отрицание литературных коллективов, литературной групповой работы, выделение одного себя, под чьим бы протекторатом оно ни происходило, — это повторение старой песни о классике.

Очень жалко, что вещи гениального писателя Хлебникова вышли под этим знаком выделения и очень симптоматично, что превосходно мыслящий Тынянов в своей работе над современностью сделал обратное тому, что он делает в работе над историей.

Очень симптоматично, что трезвый Брик не сумел применить к себе и Маяковскому то, что он так резко, таким высоким голосом сказал про Эйзенштейна.

Если старая группировка отжила свой век — значит рождается новая группировка, потому что люди должны работать и думать вместе.

Бывают пятистишия, из которых знаешь две строки, какой-то отрывок отрывка. И сама распространенность таких изречений пересекает попытку их анализировать.

Для меня совершенно загадочно пятистишие, которое печаталось в правом углу изданий литературно-издательского отдела Комиссариата народного просвещения.

Вот это стихотворение:

Я честно признаюсь, что не знаю точно, кто этот Блюхер, которого не нужно таскать с базара? Кажется, это автор так называемых народных комедий.

Что же касается Милорда глупого, то это, очевидно, Георг, английский милорд. Таскают его с базара уже больше ста лет. А для того чтобы его не таскали, нужно, конечно, прежде всего узнать, что это за товар и чем его можно заменить. Приключения Георга, английского милорда, написаны Комаровым, московским жителем [408].

Комаров был писателем конца XVIII века. В биографических словарях его обыкновенно нет. В словаре Новикова, в том экземпляре, который находится в Ленинской библиотеке, имя Комарова вписано в число русских писателей рукой Николая Полевого. Трудность отыскания Комарова увеличивается тем, что он подписывался Камаров. И его, конечно, везде исправляли. Вся биография о Комарове исчерпывается двумя-тремя упоминаниями.

Приведу из них одно, самое длинное:

«Комаров, Матвей, писатель XVIII века. Обстоятельства жизни его неизвестны; по одному объявлению о его книгах в „Московских ведомостях“ за 1783 год, № 7, видно, что он был „служителем в доме г-жи Эйхлер“, но какого рода была его служба — неизвестно; сам он называл себя в предисловиях „жителем города Москвы“. Первое печатное его произведение: 1) „Письмо к князю А. В. Хованскому“ (М., 1771). Затем им изданы 2) „Обстоятельные и верные истории двух мошенников… Ваньки Каина и… Картуша“ (СПб., 1779, 1791, 1793, 1794; М., 1781); 3) „Повесть о приключениях Английского Милорда Георга“ (П., 1782 — затем выдержала до 30 изданий); 4) „Описание тринадцати старинных свадеб великих князей и государей“ (М., 1785); 5) „Старинные письма китайского императора к российскому государю“ (М., 1787); 6) „Невидимки, история о Фецком Королевиче“ (М., 1789); 7) „Разные письменные материи, собранные М. Комаровым“ (М., 1791). Все произведения М. Комарова очень невысокого достоинства, но они вполне пришлись по вкусу малообразованных и неразвитых читателей и выдержали массу изданий. Можно даже сомневаться, был ли М. Комаров автором, по крайней мере, всех известных под его именем произведений или только являлся их издателем, переработав несколько старинных, анонимных повестей и при этом удачно приспособив их ко вкусам известного круга читателей: по крайней мере „История об Английском Милорде“ была довольно значительно распространена в рукописях уже в середине XVIII века; собственные имена в печатном издании оказываются измененными, сравнительно с рукописями» (стр. 96).

Русский биографический словарь. СПб., 1903. 8 т.

Справка Геннади не точная. В ней не перечислены несколько вещей Комарова; что же касается ее резкого тона и выговоров, которые в ней даются Комарову, то это объясняется тем, что Матвей Комаров был в представлении автора живым писателем. С ним как с представителем лубочной литературы все еще боролись, и поэтому людям было не до справедливости. Судить же Комарова по меркам литературы конца XIX века, конечно, неправильно.

Лучше отозвался о Комарове Белинский:

«Счастье слепо. Сколько поколений в России начало свое чтение, свое занятие литературой с „Английского Милорда“. Одни из сих людей пошли дальше и — неблагодарные — смеются над ним, а другие теперь еще читают его и почитывают».