Виктор Шкловский - Собрание сочинений. Том 1. Революция

Кинематографически Шуб связала сад Толстого с двором Николая через костюмы дам и герб графа. Ясную Поляну Шуб раскрыла, проложив ее границы, показав деревню того времени. Вот почему так иронически звучит документальная надпись: «Дочь Толстого везет конфеты яснополянским детям».

Спорить с Шуб нужно не о выборе материала, а о методах его использования. Это тот же спор и те же вопросы, которые мы задаем Тынянову. Факт, лишенный датировки, эстетизируется и искажается. Москва вербного базара связана с приездом Толстого, как справедливо указал Эйзенштейн, методами художественной кинематографии. Убийствен для Николая кадр с пробой плуга, который рассматривается здесь как редкость, как будто это не плуг, а ракета для межпланетных сообщений. Ироничность кадра увеличена тем, что не сказано о том, что плуг — двухлемешный.

Паника в Зимнем дворце — неудача оператора, который не сумел справиться с условиями освещения. В результате получился комический эффект фигур — дрожащих и прыгающих в Тронном зале. Это событие неудачно снято, но с момента использования его иронического осмысления становится чисто игровой сценкой.

Шуб, несомненно, права, потому что торжественность и стройность царской жизни тоже результат определенной системы съемки, которую интересно решить на ином материале. Но игровая и неигровая лента — это не постное и скоромное кушанье, и спор идет не о том, оскоромилась Шуб или нет, а о методах воздействия.

Третьяков против эстетики и говорит не о конце стихов, а о конце эстетического воздействия вообще. Он требует газеты как газеты. Но такая газета существует. Сделать ее лучше можно и без Лефа. Интереснее вопрос о дифференциальных качествах, об эстетических кусках в газете, о создании в газете и для газеты новых эстетических приемов.

«Все спиртные напитки — суета сует», — говорит баптист у Диккенса. Его спросили: «Какие же именно из сует вы любите?» Баптист вздохнул и ответил: «Наиболее крепкие».

Брик доказывал в рабочей аудитории, что нужно читать газеты. Ему вежливо ответили: «Хорошо, утром мы будем читать газеты, а вечером — что?» Ему указали на то, что предложенная нам вещь выполняет не ту функцию, чем та вещь, которую она должна заменить.

В основе спор о документальном искусстве чрезвычайно сложен, и его нельзя решить иначе, как приняв во внимание диалектику художественной формы. Определенный прием, введенный как не эстетический, может эстетизироваться, то есть изменить свою функцию.

Эйзенштейн в своем «Октябре» работал главным образом вещами, сопоставляя их. Не будем сейчас спорить об удачности «Октября», но метод мышления вещевыми цитатами был нов, и лента была не игровая, а аттракционная. На аттракционном методе работает и Эсфирь Шуб, сопоставляя уже заснятый прежде материал. Здесь идет вопрос только о способе получения материала, а не о разности его использования.

Обычно под чисто литературными-стилистическими спорами лежат споры, основанные на разности мировоззрения. Знаменитый спор о «сих» и «оных» в русской литературе покоился на желании буржуазии, овладевшей литературой, заставить ее писать на своем языке. В то же время, споря о языке, критик Белинский почти в равной мере, как и Сенковский, ссылался как на образец на язык «большого света». Этой подоплекой споров о стиле, вероятно, можно объяснить целый ряд выступлений Горького в качестве рецензента. Горький рецензирует много и охотно и обыкновенно начинает с ошибок против языка. Насколько можно разобраться в горьковской терминологии, он считает нормой языка — язык художественной прозы [18]90-х годов. Чисто временные правила и навыки этого времени кажутся Горькому литературными догматами. В этом нет ничего удивительного, и мы уже видали в живописи попытку сделать передвижничество осью мира.

Традиционно и отношение Горького к литературным группировкам, представители которых работают другими способами. Горький утверждает, что они работают на возрождающееся мещанство, апеллируя к пролетариату, как в свое время принято было апеллировать к высшему свету. Пролетариат во многих частях своих переживает сейчас эпоху открытий, быстро пересматривая неизвестную ему еще литературу. Поэтому у самого пролетариата бывает увлечение театром МГСПС [416], сентиментальным романом и т. д. Но почему именно работающие в «Комсомольской правде», апеллирующие к рабочей аудитории Асеев, Маяковский, Третьяков должны нравиться возрождающемуся мещанству, совершенно непонятно. Здесь мы видим всего только рецензионный шаблон, приписывание своих литературных врагов к неприемлемому враждебному социальному лагерю. Так как увлечение Горького рецензиями все еще не прошло и он печатает даже по две статьи в одном номере газеты, то необходимо во избежание повторения ошибок указать общие законы жанра рецензий.

Рецензируя книгу, нужно прежде всего называть ее совершенно точно. Ругая на двух столбцах книгу Асеева «Разгримированная красавица», совершенно незачем переименовывать ее в «Развенчанную красавицу», иначе получается дурной пример для начинающих писателей. Это компрометирует культурный пафос рецензента. В редакциях за такие вещи обыкновенно увольняют.

Рецензируя библиографический справочник, как это сделал Горький в 211 номере «Известий», совершенно неправильно считать безграмотностью пропуск какой-либо фамилии, потому что, к сожалению, все библиографические издания имеют пропуски, в результате которых приходится давать им дополнения. В самой же рецензии Горького совершенно неправильно и ненужно переименовывать Ивана Вольнова в Ивана Вольного.

Писатель Горький прославлен вовсе не своим образованием. Сама непривычка к научному методу мышления и объясняет его запальчивость и раздражение на отдельные ошибки. Горький сердится на то, что составитель сборника указал пребыванием Лысой Горы — Харьков. Горький передвигает эту гору в Киев. Работа напрасная. В Киеве уже есть четыре Лысых горы — одна на левом берегу Днепра, вторая за Кирилловской церковью, третья на Печерске и четвертая за оградой Михайловского монастыря. Это не мешает Харькову иметь свою Лысую гору в Залопанской части города рядом с Холодной горой.

Еще один пример. Поправляя описку Асеева об амебах, сам Горький немедленно делает зоологическую ошибку.

Он пишет следующее.

«Актиния животное, это — морская лилия, для которой рак-отшельник служит двигателем, перемещающим его в пространстве».

Здесь Горький спутал два разных разряда животного царства: кишечнополостных (актиния) и иглокожих (морская лилия) (см. любую зоологическую хрестоматию).

На самом же деле актиния называется еще «морским анемоном». Возможно, что ошибка Горького вызвана именно тем, что он перепутал «морские цветы».