Рута Ванагайте - Свои. Путешествие с врагом

Раскрыв список предметов, отданных жителям, и взяв калькулятор, я подсчитала все, что осенью 1941 года паневежцы получили задаром: всего им раздали больше 80 000 предметов. По данным самоуправления, после того как расстреляли 4423 паневежских еврея, в городе в конце августа жили 25 540 человек. Так что при большой дележке имущества каждому жителю этого города бесплатно досталось по 3–4 предмета принадлежавшей евреям утвари или ношеной одежды. Взяла ли себе что-нибудь и моя бабушка? Носила ли что-то из той одежды моя четырнадцатилетняя мама?

Мы с врагом уже в Паневежисе. Ходим по городу, ищем иешиву. Сотрудница информационного туристического центра чуть ли не за руку привела нас и показала. На иешиве написано: “Торты и булочки. Принимаем заказы”. Теперь здесь цех и магазин кондитерской “Эгле”. Женщины, торгующие пирогами, не знают, что здесь было раньше.

Идем дальше. Бывшая Паневежская синагога – во дворе театра, от нее не осталось и следа. Другая еще стоит. Это собственность городского управления, теперь агентство Remax предлагает ее в аренду под офисы и магазины.

Находим одно-единственное еврейское здание – бывшую женскую гимназию. Здание возвращено паневежской еврейской общине. В нем тоже размещаются предприятия помельче и покрупнее, и даже штаб одной из партий. Евреи крутятся как могут… Один коридор заполнен шумными людьми. Что здесь происходит? В комнате, за уставленным яствами столом, сидят посол Израиля в Литве, несколько евреев и несколько паневежских политиков. Произносятся речи. При виде Зуроффа, охотника за нацистами, все остолбенели. Одни бросаются его обнимать, другие совсем не рады непрошеному гостю. Посол уперся взглядом в тарелку и ни слова не произносит. Может быть, израильская власть не любит Зуроффа, зачем он портит им отношения с литовской властью? Зурофф произносит речь. Все с ним фотографируются. Когда обед наконец заканчивается, политики садятся в черные машины с водителями и венками и отправляются в лес Паюостес почтить память жертв Холокоста. Следом едем и мы в “Шоамобиле” – так Зурофф называет мою машину.

Охранники посла зорко наблюдают за окрестностями места убийства. Посол произносит речь. Он удивляется (а может, совсем не удивляется) – почему власти Литвы, власти Паневежиса предоставили поддерживать порядок на месте массового захоронения добровольцам-школьникам?

Мэр Паневежиса тоже здесь. Он произносит несколько фраз о Холокосте: что очень жаль, что вечно будем помнить, и так далее. Возлагает букет цветов. Кортеж отбывает. Мы остаемся на месте убийства, остаемся втроем с одной паневежской учительницей, чьи ученики и приводят в порядок место гибели евреев Паневежиса.

Учительница: Одна знакомая, местная жительница, 23 августа 1941 года видела из окна школы, как в лес Паюостес везли детей. Когда грузовик остановился, одни дети из него не вылезли, а другие выскочили и побежали к ямам. Палачи были пьяны в стельку. Все литовцы. Потом этих детей расстреляли и засыпали негашеной известью, чтобы не было запаха. Насыпали совсем немного. Эти дети все в крайней траншее. Мы с детьми эту общую могилу каждый год приводим в порядок, а несколько лет назад мои дети, сгребая листья, нашли золотой зуб. Были сильно потрясены.

Правда, один расстрельщик евреев похоронен в Паневежисе, и его могила по сей день без креста – близкие ставят, а кто-то его валит. Все знают, что он расстреливал евреев…

Эфраим: Это еще один из множества виденных нами старых, в советские времена установленных монументов. На нем ничего не написано по-литовски, и даже по-русски с ошибками. Однако здесь хотя бы трава скошена, и это, оказывается, сделали школьники. Но если нет никакой надписи на литовском, никто, если забредет сюда, не поймет, кому поставлен памятник и что здесь произошло. Никто не узнает, что большая насыпь на краю территории обозначает общую могилу паневежских детей.

Рута: Не поймет, разве что тоже найдет золотой зуб… Поскольку школьники приводят в порядок место массового захоронения, властям незачем вмешиваться. Они могут приезжать с цветами, как сегодня, когда сопровождали израильского посла. И если бы мы спросили прибывшего вице-мэра или мэра, почему город ничего не делает, чтобы почтить память погибших здесь семи тысяч человек, ответ был бы один: мычание или молчание. И одно, и другое означало бы то, что мы и так знаем: “Они ведь не наши, они нам не свои… На то есть евреи, пусть они и ухаживают за еврейскими могилами”. Или школьники, если хотят. Ведь это гражданское воспитание, правда?

Учительница провожает нас до краеведческого музея в центре города. Прощаясь, напоминает, чтобы мы нигде не называли ее имени и фамилии. Конечно, не назовем. Еще прицепится кто-нибудь… Музей совсем рядом с другим музеем – специальным, посвященным истории “Саюдиса”, устроившимся в доме убитого еврея. В краеведческом музее нет никакой экспозиции, связанной с паневежскими евреями или с массовыми убийствами. Нет, и всё. Ближе к концу нашего путешествия у Эфраима, кажется, остается все меньше терпения, и он ни с того ни с сего припирает к стенке молодого дежурного музейного сотрудника.

Эфраим: Паневежис был один из главных центров еврейской жизни и культуры в довоенной Литве. Вы это знаете?

Сотрудник музея: Все может быть. Но, я думаю, обо всем этом вам надо разговаривать с нашей еврейской общиной.

Эфраим: Конечно, я уже был у них. Но, я думаю, если вы работаете с городской историей, а немалую часть местного населения составляли евреи, которые способствовали развитию города и культуры, которые прославили Паневежис во всем мире… Знаете вы это? И знаете, почему название Паневежиса известно во всем мире? Потому что здесь была иешива. Ее теперешний адрес – улица Саванорю, 11. И по сей день в Израиле есть иешива, которая так называется. Это важно? Неважно? Или вы хотите мне сказать, что история еврейской общины – это не история Паневежиса? Это были “не свои”, а другие, чужие вам люди?

Сотрудник музея: Думаю, вы могли бы подать жалобу в правительство. Вернее сказать, напишите местным властям. Они – наши учредители, и они решают, что показывать и чего не показывать в этом музее.

Эфраим: Но я хочу спросить у вас, дала ли что-нибудь городу эта община?

Сотрудник музея: А я – у вас. Сколько людей в мире знает Паневежис из-за того, о чем вы говорите?

Эфраим: Четыре миллиона.

Сотрудник музея: Вы так думаете?

Эфраим: Я это знаю. Паневежис был уникальным.

Сотрудник музея: Хорошо, я об этом подумаю. Я рад, что услышал это, потому что теперь смогу рассказать об этом и посетителям музея. Всего хорошего.

Социальный портрет осужденных, участников Холокоста, в Паневежском округе (исследование Римантаса Загрецкаса):