Рута Ванагайте - Свои. Путешествие с врагом

Те люди, которых посылали расстреливать других людей, – ведь чаще всего они это делали не по своей воле, они оказались вовлеченными в эту ситуацию и просто повиновались приказам?

Источник появления зла – злоупотребление свободной волей. Человек, преследуя свои цели, берет на себя роль Бога, человек манипулирует другими людьми и делает их своими жертвами. Хочу еще раз напомнить, что Бог не отнимал у человека свободы. Но, когда человек отверг Бога, когда сделал выбор: я сам буду управляться, как Бог, – Бог дал ему время управиться без своего руководства.

Убежденные в том, что держат в руках возможность решать, палачи втянули в свои игры ни в чем не повинных людей. Они нашли жертв и сделали их палачами, чтобы уничтожать других ни в чем не повинных людей и даже детей. Люди были поставлены перед простым фактом: мировоззрение, идеология, которым они повиновались, заканчиваются нажатием на спусковой крючок. Тот, кто должен нажать на спусковой крючок, сам не понимает, как это случилось. Один стоит безоружный в яме, другой стоит с оружием на краю ямы. А за ним стоят с оружием еще несколько. И тогда остается единственный вопрос: или я тебя, или тот, что стоит у меня за спиной, – нас обоих?

Но ведь можно было отказаться расстреливать, уйти со службы. Трудно, но возможно. А может быть, расстреливавшим было легче нажимать на спусковой крючок оттого, что они были верующими людьми: как говорили они сами, если Бог позволяет такие ужасы, так что я могу?

Каждый из нас обладает естественным знанием: не делай другому того, чего не хочешь, чтобы делали тебе. Нет большей любви, чем отдать жизнь за другого. Великий нравственный вопрос: хватит ли у меня смелости принести себя в жертву, чтобы жил другой? И это был экзамен, который держал каждый человек. Одни этот экзамен выдержали, другие думали: я всего-навсего винтик, и от того, сделаю я это или не сделаю, ничего не изменится. Не выстрелю я – выстрелит другой, стоящий рядом. Третьи все отдали в Божьи руки. Но мы забываем вот о чем: не Бог виноват, когда человек что-то делает не так. И все же тогда люди были поставлены в такие рамки, такие обстоятельства, что решали уже не люди, а свойственный и людям животный инстинкт выживания.

Были такие, кто прятал евреев в подвалах, рискуя собственной жизнью и жизнью родных. Прятали, боясь соседа, который мог на них донести, чтобы уладить какие-то свои дела, угодить власти или что-то от нее получить. Они понимали, что не смогут жить под бременем вины, и предпочитали рисковать, спасая других людей, чтобы дети и внуки когда-нибудь пришли к их могилам и сказали: это могила праведного человека. А те, что предпочли сохранить себя, убив другого, потом жили кошмарной жизнью. Их ждали угрызения совести, утрата смысла жизни, самоубийства, болезни, ранняя смерть, а также долгие годы лишения свободы или смертная казнь.

Думаете ли вы, что Бог наказал этих палачей?

Я думаю, что Бог очень страдал из-за этих палачей, поскольку и жертва, и палач – его дети. Оба они – жертвы зла. Что делается с сердцем Бога, когда одно его дитя стреляет в другого? Что делается с отцом или матерью, когда они видят, что один их ребенок поднимает руку на другого, брат на брата?

Так где был Бог во время Холокоста?

Знаете, где был Бог? У меня есть ответ. Жертвы Холокоста его точно знали. Бог был рядом с ними. Он был в достоинстве этих людей. Бог страдал так же сильно, как и они.

Это очень неожиданный ответ. Вы ведь, наверное, не знаете, что свидетели убийств и сами убийцы удивлялись, почему евреи, которых вели на расстрел, не сопротивлялись, шли тихо, будто парализованные, кроткие словно овечки. Послушно спускались в яму, обнимали своих детей и укладывались поверх трупов. Из каунасского гетто в IX форт четыреста или пятьсот евреев несколько километров шли в сопровождении восьми бойцов литовского батальона. Они могли напасть на этих охранников, могли бежать, спастись… Ни одна из десяти тысяч жертв этого не сделала. Что это было – предсмертное достоинство Божьего агнца?

Говоря о еврее как о личности, мы не можем не касаться религиозного аспекта. И еще вспомним, какие это были времена – религия была очень важной частью повседневной жизни этих людей. Мы не узнаем, что переживает человек, когда его ведут расстреливать, когда он ложится в яму и ждет выстрела, зная, что прав и ни в чем не виновен. Я уверен, что смирение евреев, их покорность на самом деле были очень ясным свидетельством потусторонней действительности. Это было экзистенциальное, непосредственное переживание близости Бога.

Мы, христиане, знаем: есть данное Богом обещание все исправить, когда причинен вред. Он исправит и тот вред, который причинен Холокостом, позаботившись о том, чтобы пережившие Холокост избавились от мучительных воспоминаний.

Смогли бы вы служить капелланом в батальоне убийц? Четыреста пятьдесят молодых мужчин из батальона Антанаса Импулявичюса почти каждый день убивали белорусских евреев, а по воскресеньям ходили на молебны и исповеди, получали отпущение грехов…

Я бы не смог, разве что мне промыли бы мозги и я бы служил какой-нибудь идеологии. Разве что стал бы жертвой этой идеологии, и мне надо было бы вербовать других жертв. Да, и в католической Церкви были ксендзы, пленившиеся этой идеологией, но было много таких, которые прятали евреев в доме настоятеля и рисковали собственной жизнью.

Все это актуально не только тогда, когда мы говорим о Холокосте: и теперь есть убийственные идеологии. Вот мы приходим в негодование, когда кто-нибудь выбрасывает в окно щенка или котенка, однако если прерывается зачатая жизнь – это уже не жестокость, а наше право распоряжаться своим телом. Таким образом, мы снова становимся жертвами убийственной идеологии. А что же происходит сейчас, когда в исламских государствах под ружье становятся пятнадцатилетние? Разве сейчас идеология не эксплуатирует амбиции молодого человека, его желание кем-то стать, что-то иметь, одновременно превращая его в жертву?

Мы должны жить, постоянно спрашивая себя: почему это случилось? Почему люди из нашего народа это сделали? Если у меня хватит смелости посмотреть правде в глаза, как я буду жить дальше? Скорее всего, я буду жить по-другому. Я больше не смогу никого осуждать, потому что, возможно, и среди моих родственников были люди, которые участвовали в Холокосте. У меня больше не останется этого очень хорошего варианта – завернуться в плащ жертвы. Плащ исчезнет, растает. А так приятно закутаться в этот плащ! И еще у меня перед носом будут накрепко захлопнутые двери, не просто прикрытые, а накрепко захлопнутые. И все равно я хочу поинтересоваться своими родственниками, может, среди них были такие, которые прятали людей или обрекали их на смерть… Я хочу знать, потому что правда меня освободит.