Рута Ванагайте - Свои. Путешествие с врагом

вариант 2. первый штаб особого отряда,в самом сердце Вильнюса, где теперь разместилось министерство внутренних дел независимой Литвы. Рута знакома с министром. Советник министра – Рутин одноклассник. Звоним и спрашиваем у советника. Советник спрашивает у министра. Министр спрашивает у советника: а ты эту книгу читал? Не повредит ли нам ее презентация? Он имеет в виду – на политическом уровне, то есть поймет ли власть Литвы, почему министр открыл двери своего дворца перед “книгой, клевещущей на Литву”. Прошу прощения у одноклассника. Понимаю, что книга повредит.

Остается еще один вариант: пиццерия, то есть еще один штаб Особого отряда, в центре города. Над пиццерией, где базировались убийцы, – помещения полиции, теперь уже пустые, но все равно для того, чтобы мы смогли туда попасть, требуется согласие начальника полиции. Полицейскому начальству мы не говорим правды, не говорим, что книга будет об участии литовцев в убийствах евреев. Просим пустить нас на часовую историко-образовательную экскурсию. Ни слова о Холокосте… Мы никому не хотим повредить… Но еще больше мы не хотим потерять последнее важное символическое место для презентации книги.

Все удается как нельзя лучше. Помещение мы получаем. Презентация книги “Свои” [206] По-литовски книга называется “Mūsiškiai” – “Наши”. (Прим. ред.) состоялась холодным январским днем в пиццерии, при участии не только обоих “врагов” – авторов книги, но и двух известнейших литовских ксендзов, которые тоже говорили о вине Литвы. В крохотной, битком набитой пиццерии – все литовское телевидение, все интернет-порталы… Шестнадцатилетний мальчик читает собравшимся рассказ другого шестнадцатилетнего мальчика – бывшего панеряйского убийцы – о том, как он убивал. Тридцать приглашенных нами детей поют псалом на иврите в память жертв. Эфраим Зурофф рыдает. Рыдают и некоторые из собравшихся.

Тираж в 2 тысячи экземпляров смели за два дня. 28 января книги уже нет в книжных магазинах. Спешно печатается новый тираж, 4 тысячи, и тут же еще один, еще 5 тысяч экземпляров. В Литве бестселлером считается книга, тираж которой достиг 5 тысяч экземпляров. Тираж “Своих” за первые несколько месяцев – 19 тысяч. Книга has taken Lithuania by storm [207] Взяла Литву приступом ( англ .). .

Интернет гудит, комментариев тысячи. После “Своих” Литва словно бы раскололась на две части – одни говорят: “наконец мы узнаем правду”, другие: “евреи нас высылали, так что они получили по заслугам”. Дискуссии переносятся за обеденный стол, о книге спорят даже на поминках… Мужья ссорятся с женами, родители – с детьми. В кафе рядом с домом Руты прокуроры обсуждают: может, Рута – агент КГБ? Хозяин кафе, армянин, подходит к гостям и буквально берет их за грудки: “Вы знаете Руту? Как вы смеете?” Механики в автосервисе в перерыве измазанными руками листают “Своих”. Рута ложится в больницу на операцию, и в послеоперационной палате к ней выстраивается очередь: молоденькие медсестрички ждут автографов…

Начинаются бесконечные телефонные звонки. Люди открываются, рассказывают Руте то, что они видели. Никто до сих пор их не расспрашивал, а теперь наконец есть человек, которому они могут рассказать. Люди шлют свои воспоминания.

Российские СМИ не дают авторам покоя. Авторы молчат, потому что не хотят, чтобы книга была использована для пропаганды. Приезжают представители западных СМИ. Их сопровождают местные операторы, переводчики, координаторы – литовские мужчины среднего возраста, которые до тех пор никогда не посещали мест массовых убийств евреев. Один образованный человек, поработавший и на телевидении, и в команде литовского премьера, стоит у общей могилы в Вильнюсе, в Науянеряе. Здесь свалены кости 1769 человек. “Слушай, Рута, – говорит он. – Я как-то не понимаю. Что, они здесь как были убиты, так и лежат? Свалены как попало и засыпаны землей?” Я вижу, что он потрясен, он никогда не думал о том, КАК они лежат. Сколько СЛОЕВ трупов, костей, рук, голов, сколько из них расстреляны, а сколько малышей убиты ударом о дерево… Он никогда даже не пытался это себе представить, а теперь словно увидел своими глазами, и это его потрясло.

Февраль – в Литве книжная ярмарка. В интернете – столько ненависти к авторам, столько антисемитизма, столько угроз, что издательство нанимает охрану, которая стоит около Руты все четыре дня ярмарки. Старые патриоты, которые хотели треснуть Руту по голове ее книгой, теперь не осмеливаются это сделать. Боятся охранников.

На книжной ярмарке около стенда со “Своими” – очередь. Молодые люди покупают книгу для своих стариков, которые до сих пор молчали и не рассказывали о том, что видели в своем местечке в 1941 году или рассказывали только намеками. Теперь, услышав про книгу, они понимают, что их опыт не был исключительным, что это делалось везде, по всей Литве. Теперь, говорят покупатели книги, они хотят рассказать своим детям и внукам. Наконец они уже решатся.

К Руте подходит пожилая женщина из Варены, знакомая панеряйского убийцы, почтальона Винцаса Саусайтиса. “Он был очень приятным человеком, – говорит она. – Очень предупредительный, всем он нравился. Никто не знал, что он служил в Особом отряде и несколько лет убивал людей. Но когда у него родилась дочка, Саусайтис не мог взять на руки этого своего ребенка. Взяв девочку, он весь начинал дрожать, прямо трястись, и ему приходилось класть ее обратно в коляску. Потом, когда приехали его арестовать и судили, мы поняли почему. Видно, он много детей убил…”

Подходит другая женщина, тихо говорит: “Я – родственница одного из героев вашей книги”. “Которого?” – спрашиваю я. “Я из Дарбеная”, – говорит она. “Понимаю. Ваш родственник – Леонас Стонкус? Тот, который застрелил только одного еврея?” “Нет, – говорит она, – должно быть, не одного”. “Откуда вы знаете?” – “Видите ли, когда бывали семейные праздники, Леонас напивался, пьяный приходил в бешенство и принимался из воображаемого автомата расстреливать всех собравшихся. Потом, когда его приехали забирать, он, увидев милиционеров, сказал: «Я тридцать лет вас ждал». Очень красивый мужчина был Леонас. И сын у него тоже очень красивый. И страшно несчастный. Он потом покончил с собой”.

История за историей – и выясняется то, чего мы не ожидали, когда писали книгу: судьбы многих расстрельщиков евреев были страшными, но не только их судьбы. Судьбы их детей тоже чаще всего были трагическими. Человек из Жемайтии, подойдя, рассказал, что лица у детей местных убийц евреев были не такие, как у всех, были отмечены чем-то ужасным. Они страшно пили, как и их расстреливавшие евреев отцы. Они были не вполне нормальными: кто глухим родился, кто в молодости заболел и умер, кто покончил жизнь самоубийством.