Рута Ванагайте - Свои. Путешествие с врагом

Один из самых болезненных вопросов, на которые приходится отвечать молодым демократическим государствам Восточной Европы, возникшим на обломках Советского Союза, – как осмыслить историю Холокоста на собственных территориях. Сам по себе мучительный и трудноразрешимый, применительно к восточноевропейским землям он осложняется двумя отягчающими обстоятельствами. Одно из них – небывалый по масштабам и жестокости коллаборационизм. Если на других оккупированных территориях местные жители сотрудничали с нацистами только на первых стадиях “решения еврейского вопроса” (выявление евреев, дискриминация их как неарийцев, сбор в гетто и депортация), но не убивали еврейских соседей собственными руками, во многих странах Восточной Европы пособники оккупантов активно участвовали в массовом уничтожении евреев, прежде всего “своих”, но, бывало, и привезенных из других мест. Стоит ли говорить, что эта немаловажная “особенность” крайне затрудняет разговор о Холокосте в постсоветских странах.

Другое препятствие состоит в том, что четыре с лишним десятилетия советской власти повлияли на отношение к трагедии европейского еврейства и надолго определили трактовку участия местных жителей в преступлениях против соседей. На это есть три причины. Во-первых, в высшей степени политизированный нарратив Второй мировой войны и Холокоста, который навязывали жителям Советского Союза и стран социалистического лагеря. Ирония состоит в том, что представления о коллаборационизме во многих случаях были близки к истине, поскольку об этом неизменно говорилось на суконном языке советской риторики, дескать, “буржуазные гитлеровские фашисты” убивали “мирных советских людей”, а сама тема использовалась в идеологических целях, ее нередко воспринимали скорее как пропагандистский ход, а не как историческую правду.

Вторая причина (она связана с первой) состоит в том, что все годы своего существования Советский Союз последовательно отказывался признать небывалую трагедию европейских евреев и очевидность того, что евреи были единственным народом, который нацисты обрекли на полное уничтожение. Подобное допущение перечеркивало бы общепринятый нарратив “Великой Отечественной войны”, в котором Вторая мировая война изображалась как эпическая битва между двумя идеологическими титанами – нацизмом и коммунизмом. Если западный мир в большинстве своем признал Холокост невиданным по масштабам преступлением, направленным исключительно против евреев, многие жители постсоветской Восточной Европы долгое время вообще не знали этого понятия. Кроме того, советская историография целенаправленно отрицала националистический характер коллаборационизма. При том что многие местные жители, участвовавшие в массовых убийствах евреев, несомненно, были движимы националистически окрашенным патриотизмом, ангажированные историки, идеологически приверженные мифу о “братстве народов”, подчеркивали классовое происхождение убийц и намеренно “не замечали” их национальность; это также ставит под вопрос достоверность советского нарратива.

Третья причина связана с многочисленными послевоенными судами над местными коллаборационистами. С одной стороны, в Советском Союзе удалось найти и привлечь к ответственности достаточно много людей, так или иначе причастных к Холокосту, однако далеко не всегда их судили за то, что они убивали евреев. Чаще всего, обвинение шло по политической линии и было заведомо несправедливым в глазах местных жителей. С другой – за счет многочисленных процессов над “гитлеровскими пособниками” создавалось ложное впечатление, будто Советам удалось наказать всех коллаборационистов, конечно, кроме тех, кто скрывался за границей. Как следствие, новые демократические страны, часто не без обиды, отторгали саму мысль о необходимости разыскать и покарать нацистских военных преступников, и местные власти упорно не понимали, зачем это нужно делать.

Вскоре после того, как многие страны Восточной Европы обрели независимость, тема Холокоста приобрела для них особую остроту в связи с тем, что отношения с Израилем и евреями всего мира в целом рассматривались как один из важнейших критериев вхождения в Европейский Союз и НАТО, куда стремились молодые европейские государства. Поэтому с первых лет независимости они вынуждены были отвечать на шесть относящихся к Холокосту практических вопросов, считаться с шестью основными требованиями, какие Израиль и евреи всего мира считали необходимыми условиями долгожданного примирения. В общем виде они формулировались следующим образом:

1. Открытое признание вины и публичное покаяние за участие в Холокосте.

2. Поминовение жертв.

3. Привлечение к ответственности остающихся безнаказанными местных коллаборационистов.

4. Документирование (создание точных и достоверных исторических нарративов).

5. Просвещение (в том числе преподавание истории Холокоста в средней школе, переработка и дополнение учебных пособий).

6. Реституции и компенсация ущерба.

7. Решимость совершить эти шаги стала наилучшим показателем того, насколько та или иная страна готова честно и ответственно признать Холокост частью собственного прошлого.

Разумеется, подобные требования вполне оправданны и закономерны. Естественно ожидать, что страны, жители которых активно участвовали в массовом уничтожении евреев, признают свою вину и публично покаются. Столь же естественно предположить, что в странах, отказавшихся от исторических концепций, навязанных предшествующим режимом, появятся новые работы по истории, а также школьные учебники с непредвзятым рассказом об истории Второй мировой войны и Холокосте. Конечно, с реституциями и с наказанием бывших коллаборационистов дело обстоит гораздо сложнее, но оба этих требования, и в особенности последнее, – необходимые условия примирения. С самого начала было очевидно, что полностью восстановить справедливость и возместить потери мы не сможем никогда, но если удается найти и должным образом покарать хотя бы наиболее злостных пособников нацистов, это, несомненно, пойдет на пользу всему обществу. Не менее ценно искреннее стремление вернуть еврейскую довоенную собственность, особенно если этому сопутствуют усилия честно и ответственно ответить на другие вопросы, которые ставит перед человечеством Холокост.

Тем не менее, как показали события последних двадцати пяти лет, в постсоветской Восточной Европе разговоры о Холокосте зачастую сводятся к высоким, но пустым словам. Один из наглядных примеров тому – Литва, в течение долгого времени уходившая от попыток честно осмыслить причастность собственного народа к уничтожению соседей, а попутно и от признания Холокоста небывалым по масштабу геноцидом. Этот процесс, известный как искажение или замалчивание Холокоста, не стоит путать с куда более частым огульным отрицанием трагедии. Именно он все громче заявляет о себе в последние годы (особенно с тех пор, как страны Балтии стали полноправными членами Евросоюза и НАТО), посягает на память о Холокосте, мешает распространению неискаженных знаний о нем, и это обстоятельство объясняет, почему книга Руты Ванагайте исключительно важна не только для литовцев.