Майкл Волф - Огонь и ярость. В Белом доме Трампа

(Потом Бэннон взял на себя задачу отвести президента в сторонку и сообщить ему, что Джон Дин вообще-то являлся советником Белого дома при Никсоне, – а потому лучше остыть и отстать от Макгана.)

По мере продолжения той встречи Бэннон – еще с начала своей опалы сделавшийся союзником Прибуса, тем более что их теперь объединяла неприязнь к Джарванке, – воспользовался случаем и энергично обосновал нецелесообразность дальнейших шагов против Коми. Заодно он попытался выступить против Джареда и Иванки и их союзников – “гениев”. (Изначально “гениями” сам Трамп презрительно именовал всех, кто чем-либо раздражал его или явно считал себя умнее его, а теперь Бэннон присвоил это словцо и пускал его в ход, говоря уже о семье Трампа.) Выступая с убедительными и мрачными предупреждениями, Бэннон заявил президенту: “Пока эта история с Россией – третьеразрядная новость, но, если вы уволите Коми, ее тут же раздуют до небес”.

Когда встреча закончилась, Бэннон и Прибус решили, что переубедили Трампа. Но в следующие выходные, находясь в Бедминстере, президент опять наслушался дочери и зятя и, видя их страх и потерянность, снова исполнился боевого духа. Кроме Джареда и Иванки, в выходные президент общался со Стивеном Миллером. С погодой не повезло, Трампу не удалось поиграть в гольф, и он на пару с Джаредом всласть костерил Коми. По версии, циркулировавшей за пределами круга Джарванки, именно Джаред подтолкнул Трампа к новым шагам, в очередной раз хорошенько обработав тестя. Согласно этой версии, Кушнер с согласия президента расписал Миллеру по пунктам, почему директора ФБР следует уволить, и попросил его подготовить письмо, где будут разъяснены основания для его немедленной отставки. Миллер, явно не мастер составлять подобные бумаги, обратился за помощью к Хикс, но и ее сочинительские способности оставляли желать лучшего. (Впоследствии Бэннон сделает выговор Миллеру за то, что дал себя втянуть в заваруху с Коми и мог бы увязнуть в ней еще глубже.)

Письмо, составленное в поспешной панике Миллером сообща с Хикс, либо по подсказкам Кушнера, либо по прямым указаниям, исходившим лично от президента, оказалось каким-то невообразимым винегретом, куда попали сразу все тезисы, какие семья Трамп могла бы предъявить в качестве доводов за увольнение Коми. Туда вошло и упоминание о том, что Коми напортачил с расследованием в отношении Хиллари Клинтон, и утверждение (высказанное Кушнером), будто против Коми ополчилось все ФБР, и главная идея фикс президента – что Коми упорно не желает публично признать, что президент не находится под следствием. Не говорилось там лишь одного: что ФБР под началом Коми ведет расследование в отношении президента.

В свой черед сторона Кушнера яростно отрицала любые намеки на то, что именно Кушнер выступил инициатором или вдохновителем этой истории, напротив, целиком возложив всю ответственность за сочинение бедминстерского письма – и за решение избавиться от Коми – на одного только президента. По этой версии выходило, что Кушнер просто тихо и мирно стоял в сторонке. (Позиция стороны Кушнера формулировалась так: “Поддержал ли он [Кушнер] это решение? Да. Сообщали ли ему о происходящем? Да. Приветствовал ли он происходящее? Нет. Боролся ли он за него [снятие Кони с должности] неделями или месяцами? Нет. Выступал ли он против [увольнения]? Нет. Говорил ли, что это плохо кончится? Нет”.)

Макган пришел в ужас и пресек попытку отослать письмо. Тем не менее оно попало в руки Сешнса и Розенстайна, и те стали быстро строить собственные догадки о том, к чему явно стремятся Кушнер с президентом.

“Когда он вернулся, я понимал, что он может нанести удар в любой момент”, – говорил Бэннон после возвращения президента из Бедминстера.

В понедельник утром 8 мая на встрече в Овальном кабинете президент сообщил Прибусу и Бэннону, что принял решение: он уволит директора ФБР Коми. И снова оба принялись горячо отговаривать его от такого шага, советуя хотя бы провести новые обсуждения. Это был главный способ воздействия на президента – добиться отсрочки. Прокрутить любой сценарий вперед было бы неплохо уже потому, что на горизонте почти всегда просматривалось какое-нибудь другое событие – столь же нежелательное или еще более катастрофичное, – которое могло предотвратить ближайшую катастрофу. Кроме того, отсрочки были хороши тем, что внимание Трампа рассеивалось: о чем бы ни шла речь прямо сейчас, вскоре он наверняка переключился бы на что-то другое. Когда заседание завершилось, Прибус с Бэнноном подумали, что отвоевали себе хоть небольшую передышку.

В тот же день Салли Йейтс и бывший директор Национальной разведки Джеймс Клэппер предстали перед подкомитетом по преступности и терроризму Юридического комитета Сената – и получили очередь злобных твитов от президента.

В этом-то, как вновь убедился Бэннон, и состоит главная проблема Трампа: он безнадежно принимает все на свой счет. Он видит мир сквозь призму коммерции и шоу-бизнеса, где кто-то вечно пытается обскакать тебя, пытается отвлечь всеобщее внимание на себя. По его представлениям, борьба всегда происходит между тобой лично – и кем-то еще, кто рвется отнять у тебя что-то. А в глазах Бэннона такой подход, сводивший мир политики к личным схваткам и стычкам, умалял то место в истории, которое заняли Трамп и его администрация. А еще Трамп представляет в ложном свете те истинные силы, с которыми идет противоборство. Это ведь не отдельные люди, а целые институты.

А Трампу казалось, что против него выступает просто Салли Йейтс – эта, по его выражению, “подлая сучка”.

С самого дня своего увольнения 30 января Йейтс вела себя подозрительно тихо. Когда к ней пытались подступиться журналисты, она или ее посредники объясняли, что по совету адвокатов она пока не общается ни с какими медиа. Президент решил, что она просто затаилась в засаде. Звоня друзьям, он признавался, что его беспокоят ее “планы” и “стратегия”, а у своих послеобеденных источников упорно выпытывал: что, по их мнению, затевают против него Йейтс и Бен Роудс, любимый трамповский “агент Обамы”?

В глазах Трампа намерения каждого из его врагов (да и друзей тоже) во многом сводились к личной тактике общения с прессой. Ведь главное поле боя – это СМИ. Трамп считал, что все только и ждут своих пятнадцати минут эфира и у каждого наготове своя стратегия на тот случай, если они дорвутся до микрофона. Те же, кто не может выйти на журналистов напрямую, втихаря дают утечки. По мнению Трампа, случайных новостей вообще не бывает. Все новости старательно обмозгованы и обработаны, выношены и внедрены. И все новости в той или иной степени сфабрикованы – уж это-то он прекрасно знает, ведь он сам столько лет занимался их фабрикацией! Потому-то ему сразу так по душе пришелся этот ярлык – “липовые новости”. “Я вечно врал с три короба, и это всегда печатали”, – хвастал Трамп.