Бранко Лазич - Исторический очерк: Никита Хрущев, Доклад на закрытом заседании XX Съезда КПСС

Эта статья, «Об историческом опыте диктатуры пролетариата», всецело удовлетворила советское руководство (и в первую очередь Хрущева): «Двадцатый съезд коммунистической партии Советского Союза с предельной остротой разоблачил „культ личности“, — говорилось в этой статье, — который распространялся в советской жизни в течение долгого периода, привел к многочисленным ошибкам в хозяйстве, повлек за собой печальные последствия. Мужественная самокритика прошлых заблуждений свидетельствует о принципиальном духе внутри коммунистической партии СССР и о непобедимой жизненной силе марксизма-ленинизма…» {30} 30 «Le Quotidien du peuple», 5.IV.1956.

Опубликование доклада на закрытом заседании в июне вызвало глубокое волнение среди коммунистических западных партий и травмировало многих членов партии. Но оно, как кажется, совершенно не взволновало китайскую компартию, которая продолжала воздавать бесчисленные хвалы двадцатому съезду компартии Советского Союза. На восьмом съезде китайской компартии, собравшемся в сентябре, основной докладчик Лю Шаоцы не скупился на похвалы по адресу двадцатого съезда, и сам Мао Цзедун в своей краткой вступительной речи приветствовал это историческое событие, каким был двадцатый съезд, в то время как Микоян, глава советской делегации на съезде, отмечал «… глубокое понимание и поддержку великой коммунистической партии Китая» решений, принятых на двадцатом съезде {31} 31 «Cahiers du communisme» (supplément de janvier, 1957, p. 9, 66 et 251. VIII Congrès national du PC chinois). .

Когда разразился советской-китайский конфликт в начале шестидесятых годов, послуживший причиной ядовитой полемики, Хрущев и Мао в тезисах по поводу доклада на закрытом заседании входят в открытое столкновение. В последнем томе Воспоминаний Хрущев утверждает следующее: «Сначала Мао занял такую позицию, по которой мы имели полное право критиковать Сталина за его превышение власти. Он утверждал, что это решение, принятое на двадцатом съезде, было совершенно разумным» {32} 32 Khrushchev Remembers, op. cit. p. 250–51. . Далее Хрущев сообщает, что китайский лидер даже перечислил ошибки Сталина, касавшиеся его китайской политики: его поддержка Чан Кайши (Мао показал несколько писем Сталина этому генералу-националисту), или недооценка всего значения китайской революции и те помехи, которые Сталин создавал; не забыл Мао и о политике Коминтерна к этой китайской революции. (Всем этим упрекам можно безо всякого труда найти исторические доказательства.)

Как и все коммунисты, склонные переписывать историю в зависимости от новой политической ситуации, китайские коммунисты годом своего первоначального разрыва с СССР выбрали не 1958 год, как это было на самом деле, но 1956 — год двадцатого съезда и доклада Хрущева на закрытом заседании. А 1963 году они обвиняют Хрущева: «В своем докладе на закрытом заседании Хрущев сочинил лживые истории, коварно пользовался демагогией, обвиняя Сталина в „жажде гнать и наказывать“, „бесконечном самоуправстве и произволе“, в том, что он встал „… на путь массовых гонений и террора“ и знал „внутреннее положение страны и, в частности, сельского хозяйства лишь по фильмам“» {33} 33 «Débats sur la ligne générale du mouvement communiste international». Pékin 1965,p.65. . Но когда китайцы пробуют доказать, что они были враждебно настроены к двадцатому съезду с самого начала, они не в состоянии привести в качестве доказательства ни одного документа, исходящего от высших партийных органов. Они ограничиваются тем, что указывают на беседы Мао с Микояном и советским послом в апреле 1956 года, или на речи, обращенные к советским руководителям Лю Шаоцы или Чжоу Эньлаем в конце этого года. Но подобные возражения, которые, как настаивают китайцы в 1963 году, были якобы ими сделаны в 1956, исходили в год двадцатого съезда почти от всех коммунистических партий, и в печатном виде, а не в разговорах, как это было с китайской компартией. Когда Мао в частной беседе с Микояном говорил, что «нужен конкретный анализ» феномена Сталина, когда Чжоу Эньлай и Лю Шаоцы осыпали упреками — в устной форме — советских руководителей «за полное отсутствие глубокого анализа», они были значительно менее дерзновенны, чем Тольятти. Когда Мао, как он утверждает, сказал в октябре 1956 года советскому послу: «Нужно критиковать Сталина, но мы не согласны с использованными методами» {34} 34 Ibid.p. 68. , он недалеко опередил американскую компартию; вот что писал ее центральный орган 6 июня: «Мы безо всякого колебания заявляем, что не одобряем того образа действия, благодаря которому доклад Хрущева был напечатан» {35} 35 «Daily Worker», 6.VI.1956. . Когда, наконец, в 1973 году на Формозе (Тайване) становятся доступными бесчисленные речи и заявления Мао, напечатанные для внутреннего использования, становится очевидным, что документы, датируемые 1956 годом, поддерживают хрущевский тезис. Например, китайский лидер заявляет, на расширенном заседании политбюро в апреле (на этом заседании была подготовлена к печати резолюция от пятого апреля): «Советский Союз только что приступил к широкому движению критики и самокритики; некоторые из этих методов движения никогда не применялись ни у нас, ни в СССР» {36} 36 Mao Tsé-toung. «Le Grand Livre rouge, écrits, discours et entretiens», 194971. Paris, Flammarion 1975, p. 125. . Даже в декабре 1956 года, когда из-за шокового состояния, в котором находятся компартии Востока и Запада, возникает более или менее прямая связь между распространением доклада на закрытом заседании и теми событиями, о которых шла речь, Мао обращает свою критику скорее по адресу Сталина, чем хрущевского доклада: «Нужно вспомнить, — говорит он, — такие явления, как Берия или Као Кан; нужно признать существование ошибок Сталина, которые столь же чрезмерны, как венгерские события» {37} 37 Ibid.,p. 32. .

Доклад на закрытом заседании никогда не был напечатан в коммунистической прессе, и тем не менее своим существованием он оказал огромное влияние на все коммунистическое движение. Перефразируя слова Маркса и Энгельса, можно было сказать в 1956 году: «Призрак преследует коммунизм, призрак доклада Хрущева»!

Трудно и даже невозможно найти в истории еще один пример человека, который сначала был бы столпом государственной системы, ее центральным лицом — и затем бы стал ее основным обвинителем. Бертрам Д. Вольф был совершенно прав, когда писал в 1957 году в комментарии к докладу: «Этот документ, вероятно, является самым важным из всех, которые когда-либо появлялись в коммунистическом движении… Это наиболее убедительная обвинительная речь против коммунизма, когда-либо сделанная коммунистом, речь против всей советской системы, когда-либо произнесенная советским руководителем» {38} 38 Bertram D. Wolfe. «Khrushchev and Stalin’s Ghost». New-York 1957, p. 67. . И такова уж судьба «первой социалистической страны в мире», что она всегда последней узнает и литературные, и политические произведения, написанные на ее родной почве: «Завещание» Ленина пролежало более тридцати лет, прежде чем было напечатано; доклад Хрущева по-прежнему ожидает печати, так же, как и «Доктор Живаго» и произведения Солженицына.