Александр Афанасьев - Уральский узел

Были времена…

Помимо нефтепереработки российского уровня — тут был ещё и огромный химический завод… короче говоря, Уфа за счёт этого жила очень и очень хорошо, совсем не так как машиностроительные регионы. Но проблема тут была и проблема давняя — национализм.

Национализм тут был весьма специфический. Дело в том, что в Башкортостане было не два, а три народа — русский, татарский и башкирский, и было их примерно поровну. Межнац тут был, но между татарами и башкирами, русские тут выступали скорее как сдерживающий фактор. Татары — считали, что никаких башкир нет, а есть татары, отрёкшиеся от своего родства. Башкиры — отвечали дикой ненавистью, они считали, что татары хитрые, а башкиры простодушные, и татары постоянно их обманывают и подлизываются к русским. Масла в огонь в своё время подлил Муртаза Рахимов [40] Рахимов очень любил строительство и открывать новые объекты, перерезать ленточки. У него даже было прозвище в республике «открывашка». , первый президент Башкортостана. Он постоянно завидовал своему коллеге, Минтимеру Шаймиеву, президенту Татарстана за то, что тот так вольно разговаривает с Центром и даже в своё время предлагал, чтобы Татарстан вошёл в состав Союза России и Беларуси как самостоятельный член. Самому Рахимову так разговаривать не получалось, хотя он очень хотел. Чтобы создать обстановку собственной несменяемости (смотрите что тут у нас делается, я один весь этот беспредел как то сдерживаю, а так одно неверное решение — и рванёт) — Рахимов принялся переселять собственных соплеменников под Уфу, строить им там целые посёлки за госсчет. Начали создаваться силовые группы среди башкирской молодёжи. Нашли и «историческую вину русских перед башкирами» — триста лет назад русские войска — разорили и уничтожили село под названием Сеянтус. По историческим документам село это было разбойным, что не было новостью и для самой России — целые села там жили убийствами и разбоем. Но в наши времена — из Сеянтуса сделали геноцид. Был и ещё один аспект: сами башкиры не были едиными, были северные и южные башкиры. Север в Башкирии нищий, сельскохозяйственный, в основном без промышленности. Юг — развитый, промышленный, нефтяной. Соответственно, южные башкиры считают северных как бы не совсем башкирами, а те отвечают ненавистью. И столица — в которой татар больше чем башкир, а если учесть, что часть башкир считает себя башкирами, но говорит по-татарски… Короче, полный бешбармак. [41] Подробнее о ситуации в Башкирии — к примеру здесь http://rusrep.ru/article/print/179862/

Попытки Рахимова разыгрывать национальную карту — привели к тому, что в республике расплодились мусульмане, причём радикальные. К ним шли те, кому в рахимовской системе координат не оставалось места — русские, татары, «неполноценные» башкиры. Причину этого в нескольких словах выразил один имам: Аллаху все равно, какой ты национальности. В исламе — национализм запрещён под страхом смерти, а прикладной национализм Рахимова в многонациональной республике — всех порядком подзадолбал.

В конце концов, от отца и сына Рахимовых (а Урал Рахимов ко всему прочему был ещё и… под цвет неба, короче, о чем в республике многие знали) избавились, пригласив в республику Рустема Хамитова, топ-менеджера башкирского происхождения. Однако, за время рахимовщины — в республике уже сложились устойчивые кланы и стаи, остались структуры, которым выгодно было использовать национальный вопрос, остались устойчивые группы молодёжи, их спонсоры и те, кто их покрывал в системе МВД и ФСБ. Против Хамитова — мгновенно объединились кланы, сознательно нагнетая обстановку в республике. Пока федеральный центр был силён — ситуацию удавалось держать в рамках. Но как только хватка ослабла — в республике начался передел. Ставка у всех была разная — кому-то хотелось, чтобы уфимский НПЗ снова оказался в руках региональной элиты, а кому-то — хотелось, чтобы снова разрешили торговать с ларьков в городе. Но все это — завершилось дикими и явно спровоцированными беспорядками.

И самое страшное — все это происходило в Уфе, Уфе, которую я знал и любил. Уфе, которая строилась даже в девяностые [42] Частично, причиной этого является тот факт, что татары — это не совсем нация. В Российской Империи понятие «татарин» обозначало мусульманин, вот откуда взялись крымские татары, бакинские татары и так далее. То есть, помимо собственно татар из Поволжья, есть куча татар другого происхождения, которые де-факто получили национальность по вероисповеданию. , Уфе с её автовокзалом над обрывом, с которого отлично просматривается пойма реки Белой — я туда иногда приезжал просто постоять, посмотреть. Уфе, с её расселённым районом близ нефтеперерабатывающего завода — я там тоже бродил по опустевшим улицам. Уфе, с её памятником Салавату Юлаеву — надо было проявить исключительную уверенность в себе, чтобы поставить памятник фактически сепаратисту, боровшемуся против России. Уфе с её деловыми традициями… да что я говорю! Это был наш город! Уральский! И меня совсем не устраивало, чтобы по нему работали Грады как по Донецку.

И я знал, что делать.

Прилетев в Уфу, я не вышел из аэропорта. Я позвал в аэропорт тех, кого знал. Тех, кто неофициально контролировал республику и определял её деловую жизнь.

На переговоры приехали все, главным среди них был Салават. Имя у него было другое — но все звали его Салават. Кстати, среди руководящего совета бы и русский, причём не на последних ролях. А вот татар, что показательно не было ни одного.

— Салам…

— Салам.

Мы обнялись. В своё время — мы конфликтовали с Салаватом, потом помирились. Разница в том, что я отказался от криминала полностью. А он нет.

— Как дела… как здоровье.

— Хорошо все…

После обмена банальными любезностями, Салават спросил, почему я в город не еду — и я перешёл в атаку.

— Охрану дашь — поеду.

— Да не вопрос. А что — опасаешься.

— Опасаюсь.

Это был упрёк, но не прямой.

— Напрасно. Тут у нас хорошо все.

— По телевизору видел.

— А… охота тебе смотреть этот дебильник. По нему одно враньё.

— И то, что девять человек убили, тоже враньё? Отвечаешь?

Слово «отвечаешь?» переводило разговор на другой уровень. Салават недобро взглянул на меня.

— А что? Предъявляешь?

— Тебе — нет.

Это был ещё один наезд, хотя и безадресный

— А кому?

Я отхлебнул чая с башкирским мёдом, выдержал паузу

— Предъявлять, Салават — это давно уже не моё. Я не предъявляю, я принимаю решения. Слышал, например, что у меня сланцевые скважины первую нефть дали?

— Слышал — насторожённо ответил Салават

— Вот я и думаю, куда её загонять буду. Думал что к вам. А теперь снова думаю. И не я один, как видимо.