Илья Эренбург - На тонущем корабле. Статьи и фельетоны 1917 - 1919 гг.

О, нет! Не Иоанна Дамаскинского [77] Иоанн Дамаскинский (Дамаскин, 675–753) — византийский богослов, философ, поэт. См. А.К.Толстой. «Иоанн Дамаскин» (поэма). , не Робеспьера напоминаете вы мне, авторы прекрасного декрета и милые солигаличские корреспонденты «Красной газеты», нет! Иного доблестного мужа. Лет пять тому назад вся Франция была смущена чрезмерно веселым поведением мэра южного городка Перпиньяна. Сей «строитель», понимая несколько своеобразно свободу совести, приказал извлечь из собора плиты с изображениями усопших епископов и вымостить ими общественную уборную. Как все тогда отторгнулись от него, не поняли, что у него свой бог — бог пищеварения, свои обряды — чинить непристойность на святыне. Ах, солигаличские и иные товарищи, он — вашей секты!.. Наверное, бедняга в своем Перпиньяне с завистью читает о ваших трудах и днях. В империалистической Франции ему нечего делать. Вы издали декрет о натурализации, шлите же скорее телеграмму «бывшему мэру Перпиньяна». Я верю — он приедет, и к делу социалистического строительства прикоснется еще одна рука опытного зодчего.

Там — бомбардируют Париж.

Здесь — «Вечер французской поэзии». В круглом зале кафе спекулянты жуют котлеты с горошком. Некий матрос пьет шоколад, и вообще кроток. […] [78] Очевидно, в газете пропуск строки. ( Ред. ) , а из кармана торчит револьвер. На самом видном месте курят сигары три австрийских офицера. Все это придает сразу вечеру особенную притягательную интимность.

Вот гаснут люстры. Какая-то барышня садится за пианино, «тили-тили» — это она изображает музыкальную табакерку. Вечер открыт. Другие барышни и дамы читают по-французски стихи. Вряд ли нашлась бы француженка, которая, изучив по Берлицу русский язык, решилась бы публично читать Пушкина. Но ведь Россия страна дерзаний! Свои люди все равно будут хлопать, спекулянты не поймут — это ведь не по их части — для них все это подлинный Париж, даже «рр» картавят. Ну, а матрос пьет шоколад, и вообще кроток. Под чавканье, под «тили-тили» ножей и ложек, искаженные «почти парижским» акцентом бойких чтецов и чтиц звучат все же таинственно, сладостно великие стихи. Мальчишка Рембо, точно мудрый капитан, метит наши пути, и старик Верлен, жалуясь, плачет ребяческими слезами. Благословенна страна, рождающая таких поэтов!

За чтецами вслед дерзают переводчики. О, чудо преображения! Тихий Лафорг, весь в полувздохах, весь в оттенках, поэт насмешливой Луны и воскресной скуки, предстает перед нами громкоголосый, грубоватый. Бедный Пьеро-Лафорг, вот и ты стал российским футуристом!

Но спекулянты утомлены — «барышня, получите». Барышня (другая — музыкальная) снова за пианино, «тили-тили» — вечер кончен. Верлен, когда-то за стаканом абсента в «Chat Noir» [79] * в «Черной кошке» ( франц. ). ты читал свои стихи, плача от волнения, и все, слушая тебя, плакали. Но и теперь там, во Франции, никто не посмеет тебя так равнодушно читать и так равнодушно слушать…

Выходим. Замерзший мальчишка выкрикивает весело:

— Последние новости! Бомбардировка Парижа!

Кто-то сзади, из числа очарованных вечером французской поэзии, разъясняет:

— И слава Богу! — так скорее кончат…

Кто? Австриец? Матрос? Спекулянт? Поэт? Не все ли равно. Холодно — скорей бы домой. На днях вечер «жеманно-пудреной поэзии» — вы не хотите прийти?

Несчастная страна!

Лет шесть тому назад г. Луначарский жил в Париже, еще не обремененный министерской работой, и выявлял свои универсальные познания в «Дне», «Киевской мысли» и других буржуазных газетах, ныне закрытых не без его участия. Тогда напечатал он статейку об одном молодом скрипаче, озаглавив ее «Солист Его Величества». Дело в том, что скрипач был самоучкой из эстонских крестьян и вдобавок еще эс-деком [80] * социал-демократом. . На этом основании г. Луначарский нашел, что он «по-пролетарски исполняет Баха», и объявил бедного музыканта «Солистом Его Величества Пролетариата». Очевидно, исполнять «по пролетарски» в устах Луначарского не означало «неумело» или «плохо», но слушал я этого скрипача (играл он, надо сказать, скверно), и никаких классовых признаков в его игре я не мог найти. Как-то пришлось слышать еще, как сам г. Луначарский плохо декламировал плохие стихи Игоря Северянина, и опять напрасно гадал я: по-буржуазному или по-пролетарски читает он?

Тогда же г. Луначарский создал кружок рабочих-эмигрантов для создания «пролетарского искусства» и как-то заявился со своими учениками в «русскую академию» [81] «Русская академия» — кружок поэтов и художников, выходцев из России, возникший в Париже перед Первой мировой войной. наставлять молодых художников. Долго вещал он о «новом творце — пролетарии» и приглашал художников «отрешиться от старого» и «почаще глядеть на мускулы рабочих». А вслед за учителем выступил и ученик, какой-то рабочий. Он рассказал о своем «пролетарском» восприятии живописи.

— Вот в Лувре ходили мы… Много дряни там, все больше иконы… Но есть и ничего — Рембрандт, потому тов. Луначарский разъяснил нам «свет и тень там», вроде как вы буржуазия, и мы пролетариат… А вот теперешние художники, — в Салоне мы были, — вовсе буржуазные затеи — либо зеленых баб, либо яблоки рисуют… Кому нужно?..

Помню, с каким ужасом смотрели тогда художники на этого требовательного критика. Их страх теперь разделяется всеми, ибо ученики г. Луначарского охраняют и насаждают российское искусство. Конечно, в официальных сообщениях говорится о намерениях пролетариата хранить «старое искусство» и даже «использовать» его, но… «много дряни там, иконы, бабы, яблоки»… И вот разрушают соборы, грабят дворцы, сжигают прекрасные усадьбы, покушаются на театры, на Третьяковскую галерею. Как может быть иначе. Ведь всем этим большим и малым «совдепникам» непонятно, неинтересно, а следовательно, не нужно никакое искусство.

Все мы читали это: в Курске запретили спектакли Гельцер [82] Е.В.Гельцер (1876–1962) — артистка балета, в частности Большого театра, участница «Русских сезонов» в Париже. на том основании, что «танцы — буржуазное искусство», и напрасно это компетентное мнение оспаривали какие-то удивительно «развитые» меньшевики или бундовцы. Но я убежден, что в субботу вечером весь пленум курского совдепа с удовольствием взирает в кинематографе на «Кровавую страсть» или «Падших красоток».

В Москве несколько футуристов, слишком рьяно приспособляющихся к духу времени, зазвали к себе проходивший мимо патруль «советских войск». Но товарищи, послушав с минуту стихи, прервали их:

— Это скушно!.. У нас свой рассказчик есть, он нам про «Ойру» [83] «Ойра» — танец. См., например, у А.А.Прокофьева: «Матросы пели „яблочко“ и требовали „ойру“, единственную пляску просвирен и дьячих». расскажет!..