Илья Эренбург - На тонущем корабле. Статьи и фельетоны 1917 - 1919 гг.

Часто из уст Савинкова-Ропшина исходят крики ненависти, и редко он повторяет слова любви. Но любовь его по-человечески проста и велика. Голос его менялся, слезала с лица окаменевшая улыбка, загорались узкие глаза, когда там, за рубежом, говорил он о России. Ах, давно еще, когда мы не знали, счастливые, что можем потерять, он один сказал о любви к родине, любви просто, без «но»… Вы помните, как плакал отставной адмирал Болтов, узнав о Цусиме, о том, как спущен был наш Андреевский флаг… Теперь мы научились так плакать все…

Большое пустое ателье. Деревянные скульптуры с ассирийскими профилями. Тусклый огарок. Савинков рассказывает о России, о былом, о тех днях, когда он в Севастопольской крепости ждал казни. Говорит о солдатике, который сквозь «волчок» предложил:

— Ты, земляк, выходи — я заместо тебя пойду… у тебя жена, дети, а я холостой… Иди, земляк, а я уж как-нибудь протерплю…

Говорит, и так нежен его голос!.. Я вижу — это не опустошенный Жорж [94] * Персонажи повести «Конь бледный» (1909). , а верующий, любовью влекомый на страшный путь Ваня [94] * Персонажи повести «Конь бледный» (1909). . Говорит:

— Я знал, что завтра утром должен умереть…

А там, за окном, белеет чужое парижское небо и, первые, жалобно стонут трамваи…

«Вера без дел мертва» — эти слова звучат во всех книгах Савинкова, они объясняют его годы и дела, они как печать на его закованном, порой беспощадном лице. Он не убоялся душу погубить, он ничего не отверг. Но редко кто, как он, знает ту, порой трепетную, черту, которая отделяет добро от зла. Он чует весь вес греха, и о грехе, только о человеческом грехе говорят его романы, его стихи, его «Письма с фронта». Лакей Смердяков провозгласил «все можно», и стало это догматом веры миллионов лакеев. Революционер тщетно напомнил нам, что есть великое и непереходимое «нельзя».

Помню жаркий день в Ницце, запах мандаринов, назойливый глянец олив и скуластое лицо Савинкова. Голосом унылым он раздельно читал:

И равнодушно — что им наше проклятие — за окном трещали цикады.

В пышных и неуютных покоях Адмиралтейства я видел его осенью спокойного, на все решившегося. Кого? Лицо? Маску? Ропшина? Савинкова? Не все ли равно — это был он… Да, да, господа, «тот самый, который»… В сентябре в последний раз мы встретились и попрощались, и я долго глядел ему вслед, уходящему по одному из слишком прямых проспектов ненавистного ему Санкт-Петербурга.

Народные комиссары, хоть и мудрые правители, но все же люди. Весна даже их располагает к мечтательности и некоторому легкомыслию. Так сине небо, так задорно пляшут солнечные зайчики по залам хмурого дворца! Где же здесь думать о воссоздании армии или о продовольственном кризисе?.. То ли дело очаровательный декрет о флаге или «об изменении эмблем».

Я не грущу о том, что памятники Александру III или Скобелеву будут «эвакуированы в склады», но, увы! — на их место поставят «памятники революции». Очевидно, ни российские троны, ни московские площади не могут долго пустовать. Трудно представить себе, что революционные истуканы будут лучше царских. Об эстетических вкусах наших правителей мы кое-что знаем. Г.г. Луначарские, Фриче, Стекловы [96] Ю.М.Стеклов (1873–1941) — публицист, редактор «Известий» в 1917–1925, репрессирован. «Литературный распад» — два сборника (1908–1909) критических статей русских марксистов, в которых проявились черты вульгарного социологизма. Среди авторов — Фриче, Стеклов и др. и прочие в «Литературном распаде» и прочих местах показали, как они понимают искусство. Ни духа, ни формы произведений они не воспринимают, важна лишь тема. Если А.Белый упоминает слово «Бог» — клерикал, черносотенец, если Брюсов говорит о прежнем мире — «ласковом старике», — приверженец самодержавия и т. п. В официальных «Известиях» печатаются бездарные вирши только за революционные словечки. Г-н Луначарский, еще будучи в Париже, восхищался плохой академической скульптурой «на тему» — «Свобода», «Революция» и пр.

Но — влияние весны ли это? Г-н Луначарский с крайнего правого, «академического» фланга искусства перелетает на крайний левый, «футуристический». Впрочем, кроме весны, здесь еще замешано древнее изречение «Иди — куда пустят». Среди «левых» художников и поэтов много озлобленных невниманием и травлей общества, много рекламистов и скандалистов, жаждущих успеха во что бы то ни стало, средь них теряются отдельные искренние самоотверженные искатели. Вся эта группа с восторгом кинулась и в «пролеткульты» и в анархические особняки, с благодарностью приняла державную милость. И вот г-н Луначарский, который еще недавно не мог воспринять Сологуба или Бальмонта, ибо их стихи не пересказывают программу РСДРП, — ярый поклонник Маяковского. Г-н Луначарский, со скукой проходивший мимо Сезанна (ни одного красного знамени!), восторгается «супрематизмом». Вы не верите? Я жалею, что стенографистка не сопровождает г. комиссара и ночью, ибо сей трудолюбивый муж и в поздний час выступает с программными речами. Так, недавно в кабачке футуристов, после анекдотов, не очень пристойных, некоего клоуна, г. Луначарский не выдержал и попросил слова. Он заявил, что через десять лет все памятники сменятся одним обелиском в честь Маяковского. Футуризм — искусство пролетариата, и прочее. Le roi s’amuse.

Вчера на выставке «супрематистов» я встретил г. комиссара по изобразительным искусствам [97] «Комиссар по изобразительным искусствам» — художник Д.П.Штернберг (1881–1948). . Это мой давнишний знакомый по Парижу, плохой художник, но человек кроткий. Он собирается, с согласия г. Луначарского, «насаждать новое искусство». О, менее всего меня — ярого приверженца западноевропейского кубизма — можно упрекнуть в ненависти к исканиям молодых художников и поэтов. Но какая дикая мысль «насадить» искусство, до которого сознание не только народа, но и самих художников не дошло.

Ах, г. Луначарский, вы одинаково угрожаете российским искусствам и с Маяковским — Татлиным и с Котомкой — Жолткевичем [98] «…с Маяковским — Татлиным и с Котомкой — Жолткевичем.» — Речь идет о поэтах и художниках, о которых писал Луначарский, по Эренбургу, без большого понимания искусства. В.Е.Татлин (1885–1953) — художник, архитектор-конструктивист; Леонтий Котомка (см. примечание № 90); А.Ф.Жолткевич (1872–1943) — скульптор. . Вся беда в том, что понимание искусства дается труднее, чем комиссарский портфель. Может быть, вы сорганизовались бы в «кружок самообразования» и в свободное время — очевидно, вы им располагаете — занялись бы с парой саботажников историей искусств. А еще лучше, г. комиссар, если бы вы перестали дрессировать и без того замученных российских муз!..