Илья Эренбург - На тонущем корабле. Статьи и фельетоны 1917 - 1919 гг.

Un oiseau voli-voletè… [123] * Птичка летит-летит ( франц. ).

Около каждой лежала маска-противогаз, и на переменке, не понимая ужаса того, что делают, они примеряли маски: «Как весело, вроде Mardi Gras» [124] * Праздник, аналог масленицы.

Я видел собор — разбитые статуи, дыры в стенах, готовую рухнуть башню, смерть. В готических соборах изображение Последнего Суда всегда на западном фасаде. Я увидел: озолоченные последними лучами, — все было погружено в тень — пылали лица праведных и над ними сулящий перст Отца.

После, с шоссе, я глядел на город, над ним желтели дымы снарядов. Но я знал, что где-то под землей звонко поют дети, и что подняты еще вверх молящие руки собора. Пусть рухнут они, пусть задохнутся девочки-щебетуньи, — не погибнет, не может погибнуть Франция. Ибо кто хоть раз слышал эти детские песни, кто видел блаженные улыбки статуй, будет всю жизнь томиться в жажде их вернуть миру, воплотить, продлить. Цветочный сев развеется, падет в землю, но вновь в тысячах всходов воскреснет.

Легенда говорит, что, когда Жанна д’Арк стояла на костре, один солдат сказал: «Как она прекрасна», — и подложил уголь. О, нет, мы не любуемся мукой Франции. Мы с ней горим, и костер — один.

На французской земле русские не только учились — радовались и любили. На поля Шампани и Артуа занесены русские имена. Помню, у Фим, где теперь идут страшные бои, — кладбище «Иностранного легиона». Средь американских, испанских, скандинавских имен, средь имен искателей приключений и героев, — наши русские имена. Кто они — революционеры, художники, бродяги? Что им было дорого — стена Коммунаров, Лувр или парижские бульвары? Не все ли равно! Они отдали то, что мы все брали у Франции, и еще свою смертную любовь. Помню другое кладбище — русской бригады. Средь ольхи Шампани две березки и необычные греческие кресты. Теперь там немцы… Может, пали кресты, но их не забудут. И что бы ни было у нас, тех лет мы не забудем, ни мы, ни они…

А сейчас мы повторяем это слово «Франция», как имя возлюбленной. Велика сила любовных слов — это призыв и заклинание. На нашем костре, под оклики палача, мы заклинаем смерть, повторяя:

— Франция, la belle, la douce France!

Недавно футуристы обратились к советской власти с ходатайством об издании в миллионах экземпляров двух произведений, выявляющих дух русской революции: «Война и мир» Маяковского и «Стенька Разин» Каменского [125] В.В.Каменский (1884–1961) — поэт, прозаик, драматург. . Меня сейчас мало интересует придворная психология, неизбежно приводящая иных поэтов в самые разнообразные передние. Но я боюсь, что г. Луначарский, поглощенный ныне государственным мешочничеством, на сей раз пропустит случай украсить и укрепить советское здание. Это будет прискорбно, ибо поэмы футуристов, действительно, ярко и правдиво отображают лик российского «социализма». «Война и мир» — хороша для лирического оправдания Брестского договора, а «Стенька Разин» должен быть издан в виде уступки левым эсерам и на предмет поддержания духа красноармейцев. Жаль, если катание на автомобилях и прочие забавы отвлекут должностных лиц от приятного и укрепляющего дух чтения.

О, конечно, не следует искать в этих книгах многоликой сущности революции. Ведь у нас был февраль и 18 июня [126] 18 июня (1 июля) — политическая демонстрация в Петрограде под руководством большевиков против Временного правительства. , и вся трагедия юности, которая не может внять мудрости старцев и, закрыв глаза, пьет жадно из смертной чаши. Бог и дьявол встретились и в революции, как на всех лугах Вселенной. Не раз скрещивались на прифронтовых дорогах просветленные очи «смертников» с потупленными глазами дезертиров. И были еще встречи Кропоткина — с торопливым матросом [127] «…встреча Кропоткина с торопливым матросом»: П.А.Кропоткин (1842–1921) — революционер, теоретик анархизма; намек на анархистскую вольницу в матросских кругах. , отстрадавшего подвига — с заботливой реквизицией. Все перемешалось. Были мартовские дни, когда Европа, затаив дыхание, взирала на расцветший пылающий куст, и были ноты Чичерина [128] Г.В.Чичерин (1872–1936) — нарком иностранных дел в 1918–1930. . Были отроки, отдавшие свою жизнь на полях Галиции за весь мир, да, за французов, за итальянцев, за немцев, за всех! — и был «интернационал» в чрезвычайной комиссии, был праздник Карла Маркса в Туле. И этот веселый праздник может больше сказать о втором дьявольском лике революции, чем кипы декретов. Чтили не угодника, не князя, — чужеземца Маркса, и в честь его, по приказу местного совдепа, поставили в театре «Стеньку Разина». Не знаю, вразумительно ли это для мудрых марксистов Запада — Каутского или Лонге [129] К.Каутский (1854–1938) — один из теоретиков германских социал-демократов; Ж.Лонге (1876–1936) — деятель французской соц. партии, внук К.Маркса. , боюсь, что нет, и хорошо было бы, если б в комиссариате иностранных дел занялись переводом на другие языки поэм Маяковского и Каменского. Эти книги — и зеркало, и ключ.

Идеи Маркса всколосились на Руси: в Туле — юбилей, в Пензе — памятник. За четверть часа до прихода немцев в городах и селах спешно подымают руки «за братство трудящихся». Я знаю, что многих это умиляет и наводит на возвышенные мысли. Иные искренно верят, что в октябре 1917 г. Россия приняла на себя мученический крест за весь мир. Отказ от жертвы они принимают за жертву. Но нельзя любить человечество, проходя равнодушно мимо своей жены, детей, друзей. Нельзя, разлюбив или еще не полюбив Россию, — любить мир. Я знаю, что «националист» Достоевский любил все племена, ибо верил, что Россия спасет человечество. Я не верю, что Ванька Красный, служа в советском отряде, сможет умереть за интернационал, ибо и «интернационалистом» он стал лишь оттого, что не захотел умирать за свою родную землю.

Для Маяковского война — бой шестнадцати гладиаторов. Ни одно слово не показывает, кто же из шестнадцати — отец поэта, какая истомленная земля его носит. Все одинаковы! И это не утверждение последнего равенства перед Творцом всякой твари сущей, не свидетельство того, что война связала братской цепью всех враждующих, — нет, это просто отсутствие чувства родины; в прозе о том же толковали тарнопольские «марксисты» [130] «…тарнопольские „марксисты“» — см. примечание № 25. : «а пущай немцы будут, все одно…» Родины нет — вот именно, моя родина — мир, ладно, пока что и так обойдемся. Гимном этому чувству является книга Маяковского.

Не то ли в прозе ответил Керенскому какой-то солдат: «Не хочу наступать! Зачем мне родина, воля, земля, если меня могут убить!»