Литературная Газета - Литературная Газета, 6628 (№ 03-04/2018)

Выжить любой ценой

Общество / Настоящее прошлое / Память

Первый раз Анатолий Беляев взял в руки баян в блокаду

Теги:Великая Отечественная , Ленинград , блокада , воспоминания

18 января исполнилось 75 лет со дня прорыва блокады Ленинграда

Мы с ребятами играли во дворе, когда одно из окон на третьем этаже резко распахнулось и весь двор услышал истошный вопль нашей соседки: «Война!» По телу прошла противная дрожь, как будто я нутром ощутил весь ужас предстоящего.

Взрослеть пришлось быстро

В тот грозный год я перешёл в третий класс. Перед войной отцу дали на Фонтанке в большой коммунальной квартире 14-метровую комнату. Громадный мрачный коридор, кухня на 11 семей, единственный туалет. Всю блокаду мы прожили там.

В сентябре немцы разбомбили знаменитые Бадаевские склады. После этого в магазинах как-то быстро всё стало исчезать. Мать старалась что-то придумать, чтобы нам с братом Валерием, которого угораздило родиться в феврале 1941 года, было не так голодно. Бадаевские склады ещё горели, когда мы с матерью оказались там и пытались собирать расплавленный сахарный песок, перемешанный с грязью. Потом кто-то сказал, что на Средней Рогатке в поле остались кочерыжки от капусты. Конечно, мы отправились и туда.

Всё чаще будоражил нервы леденящий вой сирены. Поначалу жильцы дружно спускались в бомбоубежище – «спасительное» подвальное помещение находилось прямо перед нашим подъездом, в торце соседского дома. Но скоро все привыкли к ору сирены, и стало казаться, что безопасно будет и в какой-нибудь нише или сводах старого коридора. В один из дней, когда защёлкали зенитки, я и двое соседских ребят решили забраться на чердак – оттуда видно далеко вокруг. На чердаке всё было готово к приёму воющих «подарков» с неба: лопаты, пожарные топорики, огромные щипцы, песок…

Нам «повезло» – после характерного монотонного зудящего звука раздался нарастающий вой и, пробив крышу, в нескольких метрах от нас в песок уткнулся небольшой сигарообразный кусок металла, из которого с шипением вырывались тонкие языки сине-белого пламени. Это было похоже на фейерверк. Мы какое-то мгновение заворожённо наблюдаем за этой картиной. Но через несколько секунд срываемся с места и, присыпав «зажигалку» песком, как учили взрослые, хватаем щипцы и общими усилиями через чердачное окно сбрасываем её во двор. По крыше барабанят осколки зенитных снарядов, но мы на это не обращаем внимания – нас распирает от гордости. Шутка ли – сами разделались с «зажигалкой»!

Ночью зенитки грохотали особенно яростно, видимо, фашистским самолётам удалось прорваться к центру Ленинграда. Я проснулся от сильного толчка, чуть не сбросившего меня с постели. Три мощных взрыва сотрясли наш дом. Где-то совсем рядом посыпались стекла. Наш пятиэтажный дом качнулся и, казалось, должен был рухнуть, но всё неожиданно стихло. Утром, спустившись, как обычно, во двор за водой (водопровод в квартире уже давно не работал), я увидел страшные итоги этой ночи. От соседского дома осталась одна стена с нелепо висящими в воздухе распоротыми комнатами да гора кирпичных обломков, перекорёженных металлических прутьев и перебитых балок. И, как монумент, возвышался над всем этим кусок лестницы, уходящей куда-то в небо. Специальная команда разбирала этот страшный холм, вытаскивая из-под обломков тела жильцов, погибших в собственных постелях. Их было 128…

Большая трагедия случилась 1 мая 1943 года. Я шёл по улице Растрелли в сторону сада Дворца пионеров, когда раздался мощный взрыв. Страшная картина открылась, когда я, обогнув памятник Екатерине II, оказался на Невском. Снаряд попал в наполненный людьми трамвай, рядом с Елисеевским магазином. Отпечаталась в памяти женская рука с часами, пригвождённая осколком к стене здания напротив. На какое-то мгновение ноги у меня как будто приросли к земле. Не помню, как оказался дома.

Суп из сыроежки

Ещё не наступила голодная зима 1941-го, ещё слышны были во дворе детские голоса, но уже постоянно хотелось есть. И как-то появилась идея. По нашим наблюдениям, в подвале соседского дома находился продуктовый склад. Мы решили проникнуть туда через небольшое окошко и, наконец, наесться до отвала. На земляном полу обнаружили десяток деревянных ящиков… с колбасой. Продукт был скользкий и позеленевший, но, обтерев, мы жадно накинулись на эти «аппетитные» кругляши, да ещё прихватили с собой. Самое удивительное, что никаких последствий для здоровья – одно удовольствие…

Потом довелось попробовать и столярный клей, и бульон из варёных кожаных ремней. Необыкновенно вкусной казалась появившаяся в блокаду дуранда – спрессованный жмых из выжатых семечек. Надо было иметь крепкие, поистине стальные зубы, чтобы упоённо грызть это лакомство, походившее на кусок асфальта.

Зима 1941/1942 года оказалась очень тяжёлой, голод буквально выкашивал людей. Норма хлеба для детей опустилась до 125 граммов. Мать выдавала по кусочку строго по часам. В жесточайшей экономии и дисциплине был шанс на спасение. Многие гибли из-за того, что, бывало, прямо в булочной набрасывались на липкий серый комочек. А случалось так, что и не успевали обрести свои заветные 125 граммов: эти крохи прямо с весов хватал озверевший от голода человек и молниеносно с жадностью запихивал себе в рот.

В 1942 году не выдержала голода бабушка Мария Семёновна (47 лет!). Наша коммунальная квартира (12 комнат – 11 семей) после той зимы недосчиталась большинства соседей. Была неделя, когда полностью вымерла большая семья Семёновых (шесть человек). И не раз, выходя утром в непомерно длинный коридор нашей квартиры, я натыкался на очередное недвижное тело.

Не работали ни водопровод, ни канализация. На льду Фонтанки в разных местах виднелись запорошённые снегом чёрные бугорки – замёрзшие люди, так и не сумевшие добраться до дома. У проруби таблички: «Воду не брать. Заражено. Трупы». Приходилось с санками, на которые громоздились пара бидонов, объёмистая кастрюля, ездить на Литейный проспект, где лопнули трубы и вода струилась между двух высоких наледей.

Морозы стояли лютые. Пока были дрова, топили печку. Потом перешли на более экономную «буржуйку». Когда закончились дрова, в ход пошла мебель, в конце концов в комнате не осталось ничего, что могло как-то согреть. Я брал санки, небольшой топорик и пускался на поиски топлива. Бывало, удавалось раздобыть куски досок, небольших брёвен, расщеплённые взрывом остатки деревянных перекрытий разбомблённых домов. Но везло нечасто.

Подспорьем для ленинградцев стали огороды, многие сады и парки города превратились в «сельскохозяйственные угодья». Нам отвели небольшой участок в Тосно. Весной 1944 года с другой бабушкой, Екатериной Васильевной, мы поехали туда на поезде, чтобы кое-что посадить. Из «фруктов и овощей» осеннего урожая помню только турнепс и репу. Особенно сладка была репка. До сих пор, когда вижу её на базаре, что-то ёкает у меня внутри. Но той весной случился неожиданный «пир». Бабушка пошла в лес и, вернувшись, радостно сообщила: «Смотри, что я нашла. Ведь это настоящая сыроежка». Мы развели небольшой костёр. В котелке великолепный «суповой набор»: сказочная сыроежка, вода, и конечно, соль.