Кристофер Хитченс - И все же…

Долгий день идет на ущерб по спектру синего. Как и короткая жизнь энергичной, веселой девушки, не слишком испорченной шоу-бизнесом или обслуживанием номеров, категорически запротестовавшей против стихотворения, выбранного матерью для панихиды отца. И безапелляционно посоветовавшей «не зацикливаться» на смерти.

Совет, которому мать внять не в силах:

Говоря об этой чрезвычайно тонкой работе памяти, Дидион парадоксально подчеркивает то, что до тех пор, пока человек обречен помнить, он будет продолжать чувствовать утрату, боль и тоску.

С тех пор, как много лет назад Том Лерер записал свою нетленную антирождественскую песенку, для ничтожного, но растущего меньшинства, глядящего на конец декабря с экзистенциальным страхом, она сделалась «рождественским гимном»:

В свое время я знал наизусть все слова этой песни и до сих пор не забыл большую их часть, и все же, если не ошибаюсь, о религиозном характере праздника в ней вообще практически ли упоминается. Есть там, по-моему, и такая строчка: «Хор к нам ангельский воззвал: „Выходи и покупай!“»

Тем не менее во всем этом нет ни малейшего подрыва основ. Сколько я себя помню, религиозные проповеди, направленные против «коммерциализации» Рождества, были столь же неотъемлемой составляющей сезона. Радикальное отстаивание духа праздника должно быть намного жестче, чем в песне. Не составляет большого труда быть записным членом клуба Тома Лерера, безусловно объединяющего множество интеллектуалов и имеющего к тому же немало сочувствующих в самых разных слоях общества.

Тем не менее может статься, что бойцов этой ежегодной культурной войны за «сохранение в Рождестве Христа» больше всего удивит то, что первые пуританские протестанты вообще считали все это предприятие богохульством. Сразу после прихода к власти в Англии Оливера Кромвеля рождественские праздники были немедленно запрещены. То же самое происходило и в отдельных колониях первых поселенцев в Северной Америке.

В прошлом году я прочел недавнее интервью со священником одной из старейших католических церквей Нью-Йорка, расположенной в центре города и неподалеку от Уолл-стрит. Аргументируя свою позицию в поддержку проекта имама Рауфа построить мечеть близ «Граунд-Зиро», он указал на приходские записи о враждебном пикетировании его церкви в XVIII веке. Благочестивые протестующие подозревали, что в церкви проводился кощунственный и папистский ритуал «Рождества».

Вот когда было время серьезного отношения американцев к религии. Однако мы достаточно знаем пуритан, чтобы заподозрить, что сама идея праздника, на котором люди будут пить крепкие напитки и вообще веселиться, не могла прийтись им по душе. (Шотландские пресвитериане не ослабляли враждебного отношения к святочным торжествам вплоть до начала ХХ века.) По-видимому, слово «Йоль» не было пустым звуком, поскольку, как свидетельствуют сохранившиеся записи, язычники всех мастей продолжали шумно веселиться, отмечая зимнее солнцестояние, и перед христианами вставала альтернатива: либо пытаться их побивать, либо к ним присоединиться.

Из противоречивых рассказов четырех Евангелий о чудесном рождении нам не понять, в какое именно время года или хотя бы в каком году оно предположительно произошло. А потому вся иконография Рождества представляет собой забавную смесь из оленей, елей, снежных сцен и тому подобной материи североевропейской мифологии. (Всего четыре слова для желающих вернуть в Рождество Христа: «В лесу родилась елочка».) В свое время ходила городская легенда о японском универмаге, переусердствовавшем в старании как можно зримее воплотить дух Рождества для привлечения западных покупателей и изобразившего Санта-Клауса распятого на кресте. Слух не подтвердился, но сам по себе весьма симптоматичен.

Надо быть воистину религиозным обскурантом и крайне строгим к себе, чтобы и впрямь требовать отказа от Рождества. Однако столь же нежелательным может быть и участие в чем-то запрещающем подобный отказ. Причина успеха песни Лерера состоит в том, что она прекрасно передает чувство раздражения и тоскливой обреченности, обрушивающееся на многих из нас в это время года. Под «этим временем года» я имею в виду то, что начинается не позднее (а часто раньше) Дня благодарения и пронизывает всю атмосферу вплоть до самого 25 декабря.

Если вы не отмечаете главный христианский праздник Пасхи или если вы не еврей и вас нисколько не интересует осенний День искупления, вы прекрасно можете воспользоваться предоставленным всем американцам шансом их проигнорировать либо ощутить лишь на краткий миг в виде ограничений парковки на Манхэттене. Но чтобы не заметить Рождество, нужно очень постараться. Вам потребуется избегать аэропортов, вокзалов, торговых центров, магазинов, средств массовой информации и мультиплексов. Куда бы вы ни направились, вы неизменно окажетесь под двойным конвоем Бинга Кросби и трубящих ангелов. И так в течение всего незыблемо-календарного месяца.

Целиком и полностью осознаю, что абсолютно не в курсе того, как обстоят дела в системе пенитенциарных учреждений. Но зато мне прекрасно известно, как воспринимается эта принудительная веселость в больницах и клиниках и залах ожидания, превращаясь в изнурительное испытание терпения каждого присутствующего в аудитории поневоле.

Однажды я пытался написать статью «может быть» и с натяжкой ради пущего эффекта, где изображал подобный опыт как слишком напоминающий жизнь на протяжении четырех недель в атмосфере однопартийного государства. «Да ладно», — уже слышу ваши голоса. Но сильно бы я преувеличил? Одни и те же песни и музыка везде, все время. Одни и те же лозунги и призывы, бесконечно транслируемые и повторяемые. Одно и то же педалирование чувства чистой радости обожания Дорогого Вождя. Под их нажимом я почти сдаюсь. Сплоченные ряды сияющих школьников, повторяющих одну и ту же возвышенную чепуху. Запуганные родители, боящиеся разоблачения отпрысками за недостаточное участие в славных свершениях… «Да ладно»? Так ли я неправ?