Илья Кормильцев - Non-fiction

ИК:Да. То, что их стали рабски копировать во всех молодежных изданиях, с одной стороны, неприятно, а с другой, четко показывает, что «вау» — это вовсе не «ого-го». Это совершенно отдельная вау-эмоция, для которой в современном русском нет аналога. Системы ненормативной лексики, конечно, разные в разных языках. Если выйти за пределы европейских языков и взять, скажем, арабский, то мы столкнемся с такой песней, которую нам и не понять. Там слова, для нас безусловно табуированные, употребляются маленькими детьми вне всякого контекста. У них нет никаких «петушков» или «краников», а сразу «х**» — с детства. Это совершенно нормально. А за то, что ты ласково назовешь ребенка «поросенок», могут убить. У нас народу хочется смелости — поматериться на печатной странице. Но тут нет никакой смелости, уже все, что можно, напечатано — и что? Небо не перевернулось. Отношение к этим словам не изменилось. Мат не литературное, а языковое явление. Мат табуирован вовсе не потому, что его запрещено печатать, а потому, что менталитет носителя русского языка устроен таким образом, что предполагает наличие неких абсолютных табу, нарушение которых дает определенный эмоциональный эффект. Русская ментальность вовсе не нуждается в том, чтобы мат был легализован, если его легализовать — придется придумывать что-то новое.

Владимир Преображенский беседует с Ильей Кормильцевым о свердловской рок-музыке, «Наутилусе», фильмах «Брат» и «Брат-2» и многом другом…

ВП:Почему, на ваш взгляд, в 1980-х годах был такой мощный расцвет рок-музыки именно в Свердловске, а не в Тюмени, скажем, или Арханельске?

ИК:Все очень просто: потому что Свердловск тогда искусственно поднимался до статуса региональной столицы. Поэтому в нем была необычайно большая для областного города концентрация студентов, концентрация интеллигенции. А второй фактор такой. За все годы советской власти в Екатеринбурге накопилось очень много разнообразных ссыльных, которые оседали там. Это был самый близкий к европейской части из разрешенных городов. Туда высылали тех, кто поменьше «нагрешил», всяких архитекторов-конструктивистов, которые пол-Свердловска построили, и т. д.

ВП:Свердловская рок-школа оказалась явлением уникальным, хотя музыканты были изолированы и, казалось, ничем в творческом плане не подпитывались…

ИК:Потому и оказалась уникальной.

ВП:На чем же она держалась?

ИК:На провинциальной одержимости и, в общем-то, невежестве.

ВП:А сейчас эта традиция как-то развивается?

ИК:Нет. Эта традиция прервалась в начале 1990-х, и то, что сейчас делается в Свердловске, — это откровенный «закос» под то, что было раньше. Там нет ни живой среды, ни музыкальной жизни уже давно. С начала 1990-х там все умерло, загасло. А тема екатеринбургской рок-традиции сейчас активно эксплуатируется, потому что школа-то была знатная, она оставила свой след. Понятно, что в этом есть коммерческий потенциал, и поэтому есть ряд свердловских граждан на высоких постах, которых искусственно вытягивают всяких Чичериных и «Смысловые галлюцинации»…

ВП:Музыка в последнее время становится все более коммерческой, «форматы» и прочие стандарты все более подменяют живое содержание и творческую оригинальность. На ваш взгляд, способны ли эту ситуацию изменить молодые музыканты из провинции, которые меньше связаны с этой системой шоу-бизнеса?

ИК:Они не связаны меньше, они на нее уповают. И никто не может, не хочет, не пытается быть реальной альтернативой. Им говорят, что нужен такой-то формат, и музыканты реагируют на это так: «А чего вам нужно? Мы так и сделаем». Такая культурная ситуация во всей стране. Если раньше Гоголь писал о «русской Тройке», которая куда-то там мчится, то сейчас это пьяный мужик в разодранном тельнике, который куда-то бредет по разбитой улице.

ВП:Известно, что вы писали тексты для нескольких свердловских групп: «Урфин Джюс», «Настя», «Наутилус». Часто ли случались творческие разногласия?

ИК:За 20 лет бывало по-разному. С Пантыкиным, особенно с Белкиным мы спорили, ссорились намного больше, чем со Славой.

ВП:Бутусов по натуре менее конфликтный человек?

ИК:Дело в том, что мы психологически друг друга всегда хорошо понимали и всегда решали вопросы английскими методами. Если я отдаю ему стихи, какие нравятся — на те он пишет, а на те, которые не нравятся, — не пишет, и я у него не спрашиваю: почему? Если он приносит потом какие-то песни, то я ставлю, там, крестики, когда работаем над альбомом: что вот это пойдет, а это не пойдет. Это очень хороший способ для сотрудничества, на самом деле. Все равно всегда находилось достаточное количество произведений, которые устраивали обе стороны. А тратить свои духовные силы, на то, чтобы бороться за свой «гениальный опус»… Мы воспитывались в другой среде.

ВП:Насколько значим был для вас период сотрудничества с «Наутилусом»? Не ностальгируете по этому времени?

ИК:Я вообще не ностальгирую. «Наутилус» прожил несколько дольше, чем это было нужно. Но это не его вина. Был в целом в стране период такой переходный, когда многие вещи, которые должны были завершиться логично и перейти на следующий этап, жили мучительно долго. Поэтому зависала какая-то музыка на долгие годы, задавив собой последующее поколение — их младших братьев.

ВП:Какой из периодов существования «Наутилуса» был для вас наиболее интересным?

ИК:Самым интересным был последний год. Проведенный в Великобритании.

ВП:Почему?

ИК:Это трудно объяснить. Буквально за несколько недель мы выяснили, что все предыдущие 12 лет занимались полной глупостью. (Смеется.) Это всегда человека очень восхищает, раскрепощает как-то и поднимает по жизни — такая самокритика, тотальная. Просто кто-то выдерживает, а у кого-то сдает нервная система.

ВП:И к чему это привело?

ИК:Группа распалась. (Смеется еще задорнее.) В принципе, это должно было произойти гораздо раньше. Мешала неинформированность и подверженность общим иллюзиям и мифологемам.

ВП:А какие были иллюзии у «Наутилуса»?

ИК:Те же, которыми жили все. Знаете, если очень долго нюхать самого себя, то наступает период аутоэротизма, когда начинаешь от собственного запаха кончать. В общем-то, русскому року это всегда было присуще. И особенно стало присуще, когда стали нормальные деньги получать, жить якобы по-западному: якобы пластинки, якобы релизы…

ВП:Сильно ли отличается, на ваш взгляд, нынешнее поколение тинейджеров от своих сверстников 1970-х, 1980-х годов?