Илья Кормильцев - Non-fiction

МГ:Морда в пуху в каком смысле?

ИК:Государство само пропитано теми же желаниями, оно внутри больно, червоточит фашизмом внутренним своим, и оно видит в своих противниках свое отражение, как Калебан в зеркале, боится их, потому что видит. Что они такие же. Здоровое общество будет смеяться. Против лимоновцев будут выступать анархисты за то, что они националисты, и бить им морду спокойно на улице. Против футбольных болельщиков другие футбольные болельщики. И пока нет трупов, а есть только битые морды, значит, они сами с собой справляются. СМИ будут прикалываться, писать шутки. Здоровое общество кипит. В нем реализуется постоянно свобода, но одна свобода никогда не давит другую свободу, баланс этот поддерживает само общество.

А когда вмешивается государство, оно просто вмешивается, потому что чувствует конкуренцию с таким же дерьмом, но только со своей стороны как бы. Поэтому вот эти все методы совершенно чудовищные, как справедливо говорил Александр, они, к сожалению, становятся модны сейчас не только в России, — посадить, запретить и прочее — мир боится на самом деле свободы. Лимонова не любят, государство сажает его за то, что он портил отношения с коллегами из братских республик так сказать, на самом-то деле это всем совершенно понятно. Но рассчитывают на поддержку народа. А народу наплевать на братские республики, и даже на судьбы русских в странах зарубежья. Рассчитывают на поддержку именно благодаря письму подобному тому, что получили вы, потому что народ радостно это одобрит, общественное мнение за то, что он делал такие вещи с негром. Ну, как же можно такие вещи делать с негром? Пусть сидит. Я знаю нормальных здоровых людей, без вредных политических убеждений экстремистских, злобных, но они при слове «Лимонов» начинают дергаться именно из-за эстетического фактора. Он писатель другой, чем большинство русской литературы.

МГ:Не думаю, что Генпрокуратура имеет свой эстетический взгляд.

ИК:Но там достаточно умные люди, чтобы рассчитывать на поддержку.

МГ:И все-таки меня интересуют механизмы. Вы сейчас изложили один, он называется просто — до первой крови. Все разрешаем, но до первой крови. Скинхеды убили — разбираемся со скинхедами.

ИК:Извините, скинхеды убили, разбираемся с теми скинхедами, которые убили, а не с движением.

МГ:Представим себе: у нас есть фашистская партия, настоящие националисты, с выкидыванием руки вперед, все, как полагается, со свастикой. Кормильцев говорит: «Когда они убили негра, разбираемся только с теми, кто убил негра, их было три человека, а сама партия с ее „Майн Кампфом“ пусть остается».

ИК:У этого механизма есть вторая сторона. Мы разобрали ситуацию МЧС, то есть когда Помпею нужно спасать с вертолетами. Но есть другой вариант: предложить одному из лидеров этой фашистской партии поучаствовать в выборах в парламент на равной основе. И посадить его в комитет с Жириновским, дать ему получить некоторое количество взяток от какого-нибудь лобби, а другому лидеру сказать: «Вот тот прошел, а ты не прошел. А не плохо ли тебе создать другую партию?» Это живое общество. Но этим не должны заниматься спецслужбы с их провокациями. Общество само должно создавать постоянную эту почву, в которой свобода реализуется, но никогда не выплескивается до конца. А когда убили, надо судить конкретных людей, но если мы осудим всю партию, мы придадим ей героический ореол борцов за свободу, так и делается.

МГ:Так мы не должны бороться с экстремизмом, чтобы не придать ореол, или из-за общедемократических устремлений?

ИК:Экстремизма не существует, нет такого преступления — экстремизм. Более того, я где-то уверен, что нет такого преступления как фашизм, на самом деле. Есть убийство, ограбление, изнасилование.

АТ:Нет, ну тут ты загнул уже чего-то.

ИК:Не загибаю.

МГ:Ольга, вас устраивает то, что сказал Кормильцев?

ОБ:Не совсем устраивает, но это его точка зрения, видно, что он этим живет.

МГ:Экстремизмом?

ОК:Отсутствием экстремизма.

ОБ:Мне механизм г-на Кормильцева не близок, мне кажется, что люди-единомышленники отвечают друг за друга, и за мысли друг друга.

ИК:Но ваша же позиция была, что за мысли никто не отвечает.

МГ:Даже товарищ Сталин говорил в некоторых работах, что сын за отца не отвечает. Если ваш друг или ваш единомышленник совершил преступление, то вы должны сидеть с ним в тюрьме?

ОБ:Нет. Может быть, я неправильно высказалась. Я считаю, что если члены какой-то партии совершили противоправные действия, нельзя судить только тех людей, которые убили, и совершенно не разбираться, почему это произошло, и имеют ли отношение люди, принадлежащие этой партии.

МГ:То есть вы говорите, что нужно судить не только действия, но и идеологию.

ОБ:Мне кажется, что с этим нужно разбираться.

ОК:Я считаю, что вообще это все лицемерие и фарс, пока у нас еще живы те, кто замучивали своих сограждан в концлагерях, пока у нас нет суда над компартией, пока эти люди получают большие пенсии, у них награды, пока они живы и ходят. Извините, осудить какого-то мальчишку, который просто швырнул яйцом, а тут сидят монстры, до сих пор ходят и бряцают медалями, хвалятся ими.

МГ:Аккуратнее, какими медалями?

ОК:Которые они получили за выслугу лет. Просто есть люди, которые получили ордена заслужено, а есть люди, которые получили за то, что замучили своих сограждан.

МГ:Понятно, давайте осудим сталинские репрессии, а потом… Вы, может быть, правы, но мы говорим о нынешней ситуации.

АТ:Вопрос Ольге Бер: давайте судить идеологию. Это очень легко, когда она организована и существует в виде партии, а вот с моей точки зрения большинство семейных убийств вызвано тем, что мужчина по своей идеологии считает, что женщина должна знать свое место. Значит, осудив мужчину, который убил свою жену, мы должны осудить вместе с ним ту идеологию, которая его привела сюда.

МГ:Кстати, очень хорошая идеология, не к столу будет сказано.

АТ:Где корни этой идеологии, и кого мы будем судить, если этой идеологией живет, к сожалению, большинство человечества? Где мы найдем границу, за что можно судить, когда и за какие убеждения? Если я говорю всем, что человечина вкусна, и ее, наверное, надо кушать, но за свою жизнь я никого пальцем не тронул, и даже не зарезал. Нужно ли меня за это судить, если где-то кто-то съел человека, и можно ли доказать связь между моими идеями, которые я изложил в художественном произведении, который называется фильм «Ганнибал», например, и тем, кто съел где-нибудь в Оймяконе своего товарища по геологической партии?