Илья Кормильцев - Non-fiction

ИК:Было много различных соображений, были соображения чисто издательские, поскольку эта тема очень остро волнует читателей, а личностных документов по ней пока что не так уж много, в основном это общие рассуждения о теории терроризма, как бы психология террора, какие-то политические вещи.

СП:Была американская знаменитая книжка «Что не так в исламе», которая вышла буквально за несколько дней до 11 сентября, и после 11 сентября имела огромный успех в связи с этим.

ИК:Очень мало человеческих документов. И тот, кто ищет в этой книжке рассуждения на тему, что было на самом деле, виноват ли Закария Муссауи и 19 человек, которые погибли в самолетах, те ли самые эти 19 человек, верна ли версия ФБР — этого ничего в книжке нет. Потому что брат разлучился со своим младшим братом, Закарией, Абд-Самад разлучился еще в 1995 году, у них прекратились всякие контакты. Это просто мемуары о человеке, который, возможно, был из этих людей, как он дошел до жизни такой.

СБ:Но книжка ведь не только об этом, она еще и о тончайших каких-то взаимоотношениях, которые могут быть.

ИК:Да, может быть, именно вот эти мемуары, в каком-то смысле более поучительные, чем чисто аналитические, политические и следственные документы. Потому что, допустим, все это правда, что Закария Муссауи действительно 20-й террорист, или, если нет, все равно, совершенно очевидно, что даже если он не участвовал в конкретных действиях, он состоял в ваххабитских организациях, был приверженцем этой ветви ислама, посещал мечеть в Финсбери, которая принадлежит остро агрессивным ваххабитским организациям, он один из них. Участвовал или не участвовал в этой конкретной операции — это дело десятое. Важен портрет человека. И эта книга очень поучительна. Гуманитарный смысл ее очень велик. Дело в том, что она учит нас тому, как мы сами… возможно, как сегодня какой-нибудь Ваня на Арбате набьет по морде какому-нибудь Мухаммеду, который вернется через 20 лет разрушить его города, условно говоря, — эта книга все-таки об очень острой проблеме расизма. А почему эта книга именно о Франции и что нас с ней роднит, Володя расскажет.

В. Харитонов:Книга действительно не только об этом человеке, о его жизненном пути, но и о ситуации, которая была во Франции на протяжении 1970–1980–1990-х годов, действительно очень похожа на нас. Дело в том, что этот человек, он марокканец по происхождению, но он даже арабского языка не знает, плохо знаком со своими арабскими корнями.

СБ:Он во Франции родился?

ВХ:Он француз, родился в Эльзасе, он говорит по-французски с рязанским акцентом, над ним смеялись в школе: черный, а говорит как немец по-французски. Играл в гандбол, регби и теннис — обычный француз. За одним маленьким исключением: у него немножко другой цвет кожи. Он черный, немножко черный.

СБ:Но при этом он еще и мусульманин?

ВХ:Он к мусульманству пришел в 20 с лишним лет. Их воспитывали вне мусульманства, вне ислама. Их мать хотела, чтобы они были французами, запрещала им контакты с родственниками. Но они все равно чувствовали себя не такими, из них всячески делали французов, а на любой улице за углом говорили «ну-ка ты, черный». Их били в школе, Абд-Самад рассказывает, что был, предположим, один учитель, который, когда сталкивался с ними, он их просто бил. Об этом все знали.

ИК:Сторожил и следил за ними, когда они зайдут в туалет, для того, чтобы зайти за ними следом и напинать тихонечко.

ВХ:Да, даже учитель. Это ситуация бытового расизма, который поддерживается при этом еще и государственными структурами отчасти — во всяком случае, представителями госструктур.

ИК:Низовыми, на уровне конкретного полицейского.

АК:У меня есть другой пример из собственной практики. Где-то два года назад я ехал в Чикаго с таксистом в аэропорт. Мы попали в пробку и немного поговорили. Он араб, выходец из Алжира, который уже лет 10–12 живет в Америке, довольно молодой. Женился на американке, у нее какое-то небольшое дело, он с удовольствием бросил Алжир. Но такой ненависти к Америке я ни от кого не слышал. Он был человек такого лево-мусульманского толка, со своим видением Америки. Цвет кожи, кстати, у него был таким же, как у меня, хотя было видно, конечно, что он араб. И уже задним умом, сейчас я думаю, что это был кандидат если не в камикадзе, то в инфраструктуру, которая обеспечивала это дело.

ИК:Вы не знаете деталей жизни этого араба, но то, что вытекает из этой книжки, действительно, почти большая часть людей, и вся германская группировка Аль-Каиды, между прочим, и другие — это были люди или родившиеся в европейских странах, в семьях арабского происхождения, или учившиеся, приехавшие туда и столкнувшиеся с отношением людей к себе. Скажем так, там очень мало людей, которые жили где-то на рынке, на базаре, стояли где-то в Эль-Рийяде или в Тегеране, его оттуда выдернули, и послали. Это люди, которые имели опыт ненависти и противостояния. И, как правило, неофиты, которые очень поздно пришли в ислам, не с детства.

СБ:Это тоже очень важное обстоятельство. Я бы, при всем интересе к книге, судьбе людей и очень непростым взаимоотношением, что у нас в стране, что в других странах — в Германии к туркам, во Франции к арабам, — я бы, все-таки, не проводил прямой линии между этим. Потому что все, что вы сказали, имеет еще один нюанс, и под конец нашей передачи это очень важно. Идеологизированность самой религии, обычаев — это тоже, между прочим, следствие нашей с вами цивилизации. То, что это превращается в политическую партию, превращается это в повод для «раскольниковщины». Как нам говорили в школе нормальные учителя: «Только не пишите, что он убил старушку, потому что плохо жил». Идеология — это очень серьезная вещь, и она проецируется и на традиционные религии тоже. Мне кажется, что в этом, а не в обеднении многих стран, и не в расизме, а в том, что дали религиозно окрашенным организациям боевитость очень сильную, и убежденность в своей правоте, которую мы, может быть, ложно, считаем традиционной дикостью и чем-то еще.

ИК:Это очень точное замечание. Недаром, одна из очень хороших французских работ про 11 сентября «Достоевский на Манхэттене» Глюксманна — это очень точное название. Нет ничего нового в ваххабизме, того, чтобы мы не знали, специфически-арабского или специфически-мусульманского, в сущности. Сам идеал личностного, индивидуалистического тотального сопротивления существующему вокруг тебя, кочует по культурам из эпохи в эпоху в новой истории человечества. Эта кочующая идея обретает разное религиозное и философское представление, но наследует друг от друга. Причем не только на уровне подсознательном, но и на уровне вполне сознательном.