Юрий Сушко - Дети Есенина. А разве они были?

17 февраля 1962 года они расписались и стали жить вместе. Впрочем, Александр Сергеевич ни до, ни после женитьбы не исповедовал пуританских правил, тем более, что они не были прописаны в «Договоре». Порой, глядя на своих сердечных подружек, соратниц по борьбе Люду Алексееву и Аду Никольскую, он мечтательно говорил: «Эх, вы такие славные девчонки! Жаль, что нельзя быть женатым сразу на нескольких женщинах. Если б было можно, я женился бы на вас обеих». По его кодексу, можно и нужно изменять жене, пить с кем попало, делать все, что душе угодно, но «только до тех пор, пока вы не вынуждены лгать для того, чтобы таковые действия продолжать».

– А я, – появившаяся на кухне Вика услышала самый конец разговора о «брачном контракте» и решила увести беседу в иную плоскость, – а я, со своей стороны, все эти месяцы пытаюсь слепить из мужа щеголя.

– И как, удается? – поинтересовался Коржавин.

– Мне кажется, да, – улыбнулась Вика. – Но с трудом. Ведь Алек же у нас в быту как бы «инопланетянин» – не замечает ни где живет, ни что ест, ни что носит.

– Вот и неправда! – обиделся Есенин-Вольпин. – А белая сорочка?!

– Ах да, конечно! Белая рубашка – это визитная карточка Алека. «Знак моральной чистоты».

– Именно, – подтвердил Алек. И спохватился: – Кстати, коль у нас сегодня праздник, то, я думаю, нам не обойтись без одного почетного гостя.

Он удалился в комнату и вскоре вернулся, держа перед собой свой нью-йоркский сборник «Весенний лист», который, по сути, и стал поводом вечеринки. Рукопись он передал американским журналистам еще три года назад, в 59-м, в общем-то, не слишком рассчитывая на ее публикацию. Но в прошлом году книжка таки вышла, причем с параллельным переводом на английский.

Как и полагается начинающему автору, качеством перевода Александр Сергеевич был не слишком доволен, то и дело консультировался на сей счет с матушкой. Надежда Давидовна, как могла, успокаивала сына: «Джордж Риви – лучший из поэтов-переводчиков с русского на английский. Он переводил и Пастернака, и Маяковского, и Евтушенко. Согласись, Алек, не такая уж плохая у тебя компания…»

Наум Коржавин бережно принял из рук Алика книжку, перелистнул несколько страниц, прочел вслух: «Я прошу людей на Западе, которым попадутся эти стихи, помнить о той участи, которая мне предстоит, в случае если некоторые из них будут напечатаны… Я не уклоняюсь от этой участи, потому что в нашей стране я только тогда бываю доволен своим поведением, когда чувствую, что мне удалось привести лицемеров и малодушных в замешательство. Я буду рад, если мои стихи увидят свет на Западе, – конечно, я их никому не навязываю и сам не все считаю в них удачным. Но я хочу, чтобы сперва увидели свет некоторые мои работы последнего времени… Когда они будут закончены и публикация их обеспечена, я спокойненько сяду в тюрьму, если этого захотят, зная, что им не удалось меня победить… В случае, если я все равно буду арестован по какой-либо причине, настоятельно прошу публиковать все, что кто-либо сочтет достойным опубликования. По советским законам это не может значительно увеличить срок наказания… В России нет свободы печати… Но кто скажет, что в ней нет и свободы мысли?..»

– Алик, – задумчиво спросил Коржавин, – ты же сознательно их провоцируешь. Забыл ты, что ли, ссыльнопоселенец, нашу заповедь: «Не буди лихо, пока оно тихо»?

– А ты-то ей как будто следуешь! – отмахнулся Алек. – Ладно, черт с ними. Лучше скажи, что с твоим сборником?

– На «Годы» [16] «Годы» – название первого поэтического сборника Н. Коржавина, вышедшего в 1963 году. , как оказалось, потребовались годы, – скаламбурил поэт. – Но Женя Винокуров клянется, что книга в плане следующего года. Обещает протолкнуть.

– Может, надо было название сменить? Не «Годы», а, например, «Минутки» или «Секунды»?..

Посмеялись. Уже в коридоре, провожая Коржавина, Алек напомнил другу: «29-го мы тебя ждем, у Вики день рождения…»

– Конечно, буду. Однако боязно.

– Это еще почему? Чего бояться? – удивился Алик.

– Так ведь я тебе первым весть про сегодняшний высочайший кремлевский разнос принес. А гонцов с дурными новостями, как известно, в прежние времена казнили.

– То были прежние времена.

– Ну да, конечно…

А Коржавин как в воду глядел. 30 декабря 1962 года, сразу после дня рождения Вики, Александр Сергеевич был насильственно госпитализирован и помещен в психиатрическую больницу имени Ганнушкина. Скучая в приемном покое в ожидании, пока оформят направление в отделение, Алек обратил внимание на плакатик, намертво прикрепленный к стене за спиной дежурного врача: «Психиатрия в классовом обществе, особенно во время жесточайшей классовой борьбы, не может не быть репрессивной. Профессор П.Б. Ганнушкин».

– Служебная инструкция? – насмешливо поинтересовался Алик у доктора, который то ли не мог, то ли не хотел отрываться от своей тягомотной писанины.

– ?

Поэт-математик, которого на днях – всего две недели назад! – цитировали кремлевские вожди, указал подбородком на стенку. Доктор обернулся, медленно, словно увидев впервые, прочел высказывание Ганнушкина, хмыкнул и ничего не ответил. А Алику очень захотелось взять исторические слова знаменитого психиатра в траурную рамочку. А рядом еще бы увековечить золотое выражение Никиты Сергеевича Хрущева о том, что не любить социализм могут только сумасшедшие люди…

– …А я уверен, – горячился Константин Сергеевич, продолжая давний принципиальный спор, – что лучшая защита – это нападение.

– По-моему, так Наполеон говорил, – заметил Филатов [17] Филатов Лев Иванович (1919–1997). Советский спортивный журналист, писатель, главный редактор еженедельника «Футбол-Хоккей», заслуженный работник культуры Р?.Ф. .

– Ну что вы, Лев Иванович! – Есенин засмеялся. – По-моему, это еще Каин сказал, когда прикончил Авеля.

В любой ситуации – будь то редакционная летучка, служебный кабинет или переполненная трибуна стадиона в момент наивысшего накала страстей, спровоцированного затрепыхавшимся в сетке футбольных ворот мячом, несправедливым удалением или незасчитанным голом, – главный редактор популярнейшего еженедельника «Фубол-Хоккей» Лев Иванович Филатов и Константин Сергеевич Есенин неизменно общались друг с другом на «вы» и вели себя подчеркнуто сдержанно и корректно. Даже несмотря на то, что были погодками, фронтовиками и вообще людьми, живущими одними интересами.