Юрий Сушко - Дети Есенина. А разве они были?

– От члена Союза советских писателей Н. Вольпин? Буду польщен, мадам.

Утром за завтраком мама сказала: «По-моему, это очень радикальный документ. Ты предлагаешь правовую защиту осуществлять как правовое нападение».

– Не я придумал, что «лучшая защита – это нападение». Но суть ты уловила правильно… Кстати, мама, ответь мне, пожалуйста, – Алек умел ставить в тупик собеседников своими неожиданными вопросами. – А зачем ты вообще выходила замуж за этого химика Мишку Финкельштейна?

– Ну, Алек! – Надежда Давидовна не сдержала улыбки. – Ты неисправим. Смущаешь скромную девушку… Ну, вышла и вышла. Только для того… чтобы получить возможность развестись. Иного способа избавиться от этого ретивого и назойливого поклонника я просто не видела… Он же меня буквально преследовал. Наш с ним брак был, так сказать, «гостевым», как на Западе говорят. Помнишь, мы с тобой жили у себя, а Мишка – со своими родителями. Встречались за семейными обедами и ужинами на той или иной территории. А маман Мишкину еще не забыл, нет? Такая претенциозная, типично буржуазная дама, к тому же, судя по всему, клиническая дура…

Ну, а финал нашей семейной жизни был в традициях 30-х годов. Тебя, кстати, при том разговоре не было. Как раз арестовали моего брата Марка, но я все равно была вынуждена присутствовать на званом семейном обеде, и по простоте душевной поделилась с Мишкой свалившимся горем. «Голубушка, – заявила, услышав наш разговор, мадам Финкельштейн, – любящая женщина не должна втягивать мужа в орбиту своих неприятностей». Я, конечно, не выдержала, сказала, что я не любящая, а любимая, и ушла. Вот и вся история моего неудачного замужества…

Вечером, засев за пишущую машинку «Москва», отпечатал четыре копии и раздал самым доверенным людям. Через неделю, когда друзья собрались у Вольпиных, количество размноженных экземпляров уже перевалило за полусотню и продолжало расти в геометрической прогрессии. «Налицо – политические последствия научно-технической революции», – констатировал Коля Вильямс.

Друзья уже имели возможность убедиться в том, что Алек был первым среди тех, кто обратил внимание на то, что к советским законам нужно подходить серьезно. И требовать от властей соблюдения законов. Но его «законничество» поначалу казалось им скорее игрой, чем полезной правозащитной деятельностью.

«Он много говорил о добре и зле, о правде и лжи, – вспоминала Людмила Алексеева. – По мнению Алика, если бы люди не лгали, зла в этом мире было бы гораздо меньше. Выдвинув этот тезис, он переходил к определению понятия «ложь». Если человек на сцене говорит, что он Гамлет, принц Датский, – это не ложь, а актерская игра. Если кто-либо представляется Александром Сергеевичем Пушкиным, это тоже не ложь – ведь все знают, что Пушкин умер. Не ложь, когда человек ошибается, оговаривается или произносит что-то, не являющееся правдой, но знает, что его никто не слышит. Наконец, в математике доказательство методом от противного, когда одно за другим исключаются неверные решения, тоже не является ложью. А вот когда люди выдают неправду за правду (или наоборот), и ваш собеседник не давал согласия выслушивать нечто, не являющееся правдой, и таковое согласие не подразумевается заранее, тогда это Ложь».

Любимой темой Алика, уточняла Алексеева, была Советская Конституция. Он был убежден, что наша Конституция и правовые кодексы – прекрасные документы. Проблема в их соблюдении. Если бы государство следовало своим собственным законам, граждане не пребывали бы в условиях бесправия. Государство посягает на права человека, когда люди не выступают в их защиту. Именно поэтому Сталину удалось практически без суда и следствия уничтожить миллионы законопослушных граждан.

Но что будет, если граждане станут вести себя исходя из того, что у них есть права, записанные в Конституции? Если так поступит один человек – его ждет судьба мученика. Если двое-трое – их заклеймят как вражескую организацию, если тысяча – обвинят в антиобщественном движении. Но если каждый человек, то есть все без исключения действуют с сознанием своих гражданских прав, тогда гнет государства не может не прекратиться. Важнейший момент – заставить государство проводить все судебные процессы открыто, в условиях гласности…

Слово «гласность» веками употреблялось в русском языке. Оно встречалось в словарях и текстах законов с тех пор, как появились словари и своды законов. Обыкновенное, трудноопределимое, рабочее слово, оно использовалось при описании любого процесса управления или судопроизводства, который проводится открыто. Слово это не имело политического значения и звучания, и пока Алик Есенин-Вольпин не вырвал его из рутинного контекста, оно не порождало накала политических страстей.

Молодой кинорежиссер и литератор Алексей Симонов, сидя напротив хозяина дома, смотрел на своего собрата по инакомыслию с некоторой грустью и думал: «Человек страстный и странный, человек старый, бедный, совершенно этим не тяготящийся, человек мудрый, но мудрость свою упаковывающий не всегда в доступные человеку формы…»

– Вы, дорогие мои, ненаглядные, просто примитивные правовые нигилисты, – горячился, обвиняя друзей, Есенин-Вольпин, – дикари. Не знаете элементарных вещей! И этим вашим невежеством пользуются все кому не лень и имеют всех вас, как дешевую вокзальную шлюху. За стакан портвейна.

– «Жизнь – старая проститутка, которую я не брал себе в гувернантки», – процитировал один из гостей придуманный самим Аликом афоризм.

Автор «крылатого изречения» отмахнулся:

– Я пересмотрел свои взгляды. Наверное, постарел. Опыт все-таки нельзя отрицать. Это – великая сила.

– Алик, твоя работа на самом деле впечатляет, она наверняка поможет многим, – похвалила Людмила Алексеева. – Ты молодчина. Не «Памятка» получилась, а целый трактат.

– Инструкция, – сказал кто-то. – Вот слушайте: «До тех пор, пока свидетель не предупрежден об ответственности за дачу заведомо ложных показаний, допрос еще не начался, и он не обязан отвечать». Или: «Наводящие вопросы не допускаются». Или вот это: «Если допрашиваемый… проявит настойчивость, то ему будет предоставлена возможность собственноручной записи своих показаний (о чем будет сделана отметка в протоколе), но вопросы следователя будет записывать он сам. Это право (в УПК оно названо «возможностью») не входит в перечень тех прав, о которых следователь обязан сообщить обвиняемому (ст. 149 УПК) или свидетелю». Я, к примеру, об этом понятия не имел.

– Устав, – определил жанр «Памятки» насмешник Коля Вильямс. – Это – устав караульной службы… Алик, я, конечно, не столь подкован в вопросах юриспруденции, как ты. Но, признаюсь честно, ты меня вдохновил. Послушай песню. Исполняется впервые. Песня универсальная, петь ее можно на любой мотив, даже под «Прощание славянки». У дам прошу прощения за некоторые непарламентские выражения. Итак…