Вера Мильчина - «Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

Более того, когда правительство принялось бороться с другой, вполне русской бородой, которую славянофилы отращивали, чтобы продемонстрировать свое родство с русскими мужиками (крестьянам ношение бороды в эту пору дозволялось), оно и в этой русской бороде различило призрак французской угрозы. Впервые славянофилам было по приказу императора велено обриться в 1849 году, после европейских революций. А когда А. С. Хомяков вторично получил такое приказание в 1856 году, уже при новом императоре, то, по словам современника, «видимым предлогом» к этому послужило «существование прежнего Высочайшего повеления, запрещавшего в подражание французским демократам отпускать бороды». За русской бородой по-прежнему мерещилась куда более страшная французская.

Парижские ежедневные политические газеты более или менее регулярно информировали своих читателей о российских новостях (связанных с царской фамилией или с военными действиями России, если она их в этот момент вела). Впрочем, эти новости были очень лаконичными и мало чем отличались от информации из других стран. Однако случались и моменты «обострений», когда Россия становилась предметом подробного и пристрастного обсуждения почти во всех парижских газетах. Так было в конце 1835 года, после того как 14/26 октября 1835 года Николай I произнес в Варшаве печально знаменитую речь, о которой шла речь выше, в главе второй (с. 131), или во второй половине 1843-го и в начале 1844 года, когда все журналисты сочли своим долгом отозваться на выход книги Кюстина «Россия в 1839 году» (первое издание появилось в мае 1843 года, второе – в ноябре). В этих случаях поводы для разговоров о России (хвалебных ли, бранных ли) были вполне реальны: Николай I в самом деле произнес варшавскую речь, Кюстин в самом деле выпустил книгу, полную нелицеприятных описаний русской жизни и русского двора. Но порой случалось и по-другому: все газеты принимались писать о России, однако повод к этому, хотя и выдаваемый за вполне правдивый, оказывался вымышленным (сейчас бы сказали – фейком).

Две следующие главы посвящены именно таким «фейкам».

С 1829 года в Париже выходила газета «Мода» (La Mode). Сначала она в полном соответствии со своим названием представляла собой обзор модных новинок и светских нравов. Однако в 1831 году, после Июльской революции, основатель «Моды» Эмиль де Жирарден продал ее представителям легитимистской оппозиции, сторонникам свергнутой старшей ветви Бурбонов, и на протяжении 1830-х годов газета, занимавшая видное место на правом фланге парижской политической прессы, продолжала бороться с правительством «узурпатора» Луи-Филиппа.

В шестом выпуске «Моды» за 1838 год, увидевшем свет 10 февраля, были напечатаны два текста, настолько возмутившие июльское правительство, что оно подвергло «Моду» судебному преследованию, и та процесс проиграла. Это был далеко не единственный процесс против публикаций «Моды», однако для нас представляет особый интерес именно этот случай, поскольку оба крамольных текста так или иначе связаны с Россией.

Началось все в самом начале февраля 1838 года, когда либеральная газета «Французский курьер» напечатала следующую информацию, в которой упоминались российский император и его приближенный, светлейший князь Христофор Андреевич Ливен (1774–1838), многолетний (1812–1834) российский посол в Лондоне, а с 1834 года попечитель при особе наследника цесаревича Александра Николаевича:

Среди многочисленных неприятностей, которые подстерегают наше правительство в его отношениях с иностранными державами, иные неизвестны публике, хотя серьезность их не подлежит сомнению. Его московитское Величество обращается к нашему правительству и даже к королевской фамилии в тоне столь высокомерном, что самые незлобивые умы не могут не возмутиться. Вот факты, которые говорят сами за себя: стремясь как можно надежнее оградить Россию от французского либерализма, Император Николай запретил своим подданным ездить во Францию и, главное, жить в Париже. Приказ этот касается всех московитских вельмож без исключения. Князь Ливен, гордый своим высоким чином и услугами, которые он, по его мнению, оказал России, из Женевы попросил свое правительство о дозволении поселиться в Париже. Каково же было его удивление, когда собственноручное письмо Императора напомнило ему, что он человек слишком хорошего рода для того, чтобы являться при дворе этого… (мы доканчивать фразу не станем, однако весьма многие в Париже дочли злополучное письмо до конца).

Информация «Французского курьера» была в самом деле подхвачена «весьма многими» (хотя и не всеми) газетами разной политической ориентации, которые, каждая со своей стороны и по своим причинам, усмотрели в письме, якобы написанном русским императором, оскорбление чести Франции. Эта обида видна в заметке легитимистской (впрочем, самой левой из монархических) «Газет де Франс», которая 7 февраля 1838 года утверждала, что если король и его премьер-министр (в 1838 году этот пост занимал граф Моле) дорожат своей честью, они не вправе спускать северному самодержцу подобное обхождение. Но ничуть не меньшая обида выражена в реплике газеты левой оппозиции «Коммерция» (6 февраля 1838 года), которая увидела в аристократической спеси северного государя оскорбление демократических основ французской конституционной монархии: левая газета признала, что «для людей плебейских убеждений фраза царя не несет в себе ничего оскорбительного», однако даже журналисты этой оппозиционной газеты согласились, что для французской царствующей династии – высокородной, но «не признаваемой за таковую европейской аристократией» – фраза эта звучит крайне унизительно. Впрочем, если названные периодические издания ограничились цитированием фразы из пресловутого письма с пропущенной оскорбительной аттестацией Луи-Филиппа (фразы, которую они, по выражению «Коммерции», «полагали подлинной»), то «Мода» пошла гораздо дальше.

«Мода» вообще постоянно упрекала Луи-Филиппа и его правительство за то, что по их вине российский император «бойкотирует» Францию; так, в апрельском первом выпуске 1838 года среди первоапрельских шуток фигурирует следующая: российский император после недолгого пребывания в Берлине нанесет визит вежливости июльскому правительству. Сегодняшний читатель не усмотрит в этой информации ничего смешного, но читателям 1838 года подобный поворот событий казался совершенно невероятным. Вот другой образец шуток «Моды» по этому поводу: в разделе «Шпильки» февральского шестого выпуска сообщается, что, по слухам, господин Моле собирается наградить российского императора июльским орденом; вот, заключает «Мода», сугубо национальный способ мести. Еще одна «шпилька» из этого же выпуска цитирует слова, якобы сказанные тем же самым Моле: «Ваш так называемый северный колосс не имеет ровно никакого веса, и я без труда это докажу: он каждый день наступает мне на ногу, а я этого даже не замечаю».