Литературная Газета - Литературная Газета, 6610 (№ 34/2017)

Дело, однако, не только в Г. Красухине. Он «типичный представитель» той доморощенной псевдо (именно псевдо!) либеральной тусовки, которая присвоила себе право следить за партийной чистотой, определять степень рукопожатности и строго указывать на идейные промахи. На этот бессмертный российский тип «неразвившихся талантов и неудавшихся гениев» с горестью и презрением указывал ещё А.И. Герцен: «У каждого был какой-нибудь тик, и, сверх этого личного тика, один общий – какое-то снедающее их, раздражительное и свернувшееся самолюбие… Этот fion (шик. – И.В.) директорского распекательского слога, презрительный и с прищуренными глазами, для нас противнее генеральского сиплого крика, напоминающего густой лай остепенившейся собаки, ворчащей больше по общественному положению».

Но вернёмся к нашим баранам. Г. Красухин упоминает давнюю реплику в «ЛГ» Р. Казаковой, которая, «возмущённая статьёй члена Союза писателей Москвы Игоря Волгина… возмущённо спрашивала его (оцените это двойное возмущение! – И.В.): как такая позиция совместима с пребыванием в Союзе писателей Москвы».

Конечно, негодующий Красухин полагает, что нынешний читатель за давностью лет поверит ему на слово. Однако следует просто поднять подшивки (или, чего проще, зайти в интернет), чтобы убедиться в очередной художественной лжи моего изобретательного оппонента.

Тогда, в 2001 г., я, помимо прочего, писал о разорении и гибели писательского посёлка Переделкино, о нечистых на руку «удачливых продавцах» из Международного Литфонда и т.д. (см. «Письма из Переделкина», «ЛГ», № 34 от 21–28. 08.01). Покойная Р.Ф. Казакова, с которой у меня, кстати, были самые дружественные отношения, посетовала, что я понапрасну «сообщил», будто «всё расхищено, предано, продано». (На что я скромно заметил («ЛГ» от 19–26.09.01), что это «сообщено» не мной, а Анной Ахматовой – в её стихотворении 1921 г.) Тогда меня поддержал Е. Евтушенко, а позднее – другие писатели. Вот, собственно, и весь сказ. Никаких идейных разногласий и возмущённых возгласов по поводу моего пребывания в СП не было и в помине. Всё это – плод воображения нашего баснописца.

Кажется, я был первым, кто осмелился открыто выступить против тогдашней литфондовской мафии. Совсем недавно после многолетних изматывающих судебных процессов вопрос наконец-то решился: расхищаемая писательская собственность перешла в руки государства.

Но остановимся ещё на одном, не менее замечательном пассаже Красухина: «С тех пор Волгин, – грозно вещает он, – не только не изменился, но наращивал свою пропутинскую позицию, за что наполучал всяких наград».

Спешу успокоить Красухина: моя позиция не изменялась с 1789 г. То есть с момента взятия Бастилии. И я по-прежнему привержен вдохновляющему лозунгу тех дней. Не знаю, является ли эта позиция «пропутинской», но «наращивать» её (каков до боли знакомый слог!) у меня нет особой нужды.

Впрочем, не буду спорить. Разумеется, я «наполучал всяких наград» (надо понимать, литературных) не за свои книги о Достоевском, не за стихи и не за телепрограмму «Игра в бисер», а исключительно за то, что «наращивал». Даром, что в присутствии главы государства (на заседании Совета по русскому языку при Президенте РФ) дерзнул напомнить о политике «чести и бескорыстия», о высоких нравственных принципах, которыми должно руководствоваться это самое государство.

А теперь позволю себе несколько скорректировать жанр.

Любезный Гена, я ненамного моложе тебя, поэтому мой возраст, равно как и наше более чем полувековое знакомство, даёт мне право сказать: умерь свой старческий бред. И главное – не транслируй его почтеннейшей публике, которая по своей доброте, может быть, ещё держит тебя за приличного человека. Вспомни, чему нас учили в школе: со словом надо обращаться честно.

Фотошип

Клуб 12 стульев / Клуб 12 стульев

Президент Украины Пётр Порошенко поздравил жителей Донецка с Днём города, напомнив им, что «мы упорно боремся за ваше возвращение в Украину».

Борется упорно он, хотя

Тут вопросов щекотливых масса.

Что за бред – бороться, не щадя

Самого же «своего» Донбасса?!

Аристарх Зоилов-II

Ночная жизнь

Клуб 12 стульев / Клуб 12 стульев / НаШ ОтВЕТ сТИВеНу КиНГу

Роньшин Валерий

Жил один лесничий. Звали его Егор. А погода была – не приведи Господь – хорошая собака хозяина во двор не выпустит.

Снег валит. Ветер воет. Сидит Егор посреди дремучего леса в своей сторожке, думу думает. Вернее – печку топит.

Время – за полночь.

Вдруг дверь отворяется, и в горнице появляется старик с седой бородой.

– Здравствуй, Егорка, – говорит. – Я твой батя.

– Какой ещё батя? – отвечает Егор. – Мой батя – геолог. Уехал в тайгу золото искать и пропал.

– Да не пропал я! Просто компас случайно разбил и заблудился.

– И где же ты был столько лет?

– Так дорогу обратно искал! Тайга, она, знаешь, какая большая! Без компаса в ней – хана.

– Ну, выпей тогда, батяня, водочки за возвращение, – предлагает Егор.

Старик не заставил себя просить дважды. Выпил водки, огурцом закусил, под стол упал. Захрапел там.

А тут дверь опять отворяется. И в горнице появляется Егорова жена – Нюра. Лет десять как умершая.

– Уф-ф, – от снега отряхивается. – Ну и погодка.

Егор, хоть и не робкого десятка, а тут – сробел, конечно.

А Нюра при-и-и-стально так посмотрела в Егоровы глаза и говорит:

– Ишь глазки-то подленькие как бегают!

– О чём это ты, Нюр? – Егор спрашивает, а у самогó сердце в пятки уходит.

– А о том самом, – отвечает умершая Нюра. – Расскажи-ка, мил дружок, как ты меня на тот свет спровадил.

– Вот этого, Нюра, не надо! – закипятился Егор. – Сама отлично знаешь, что у тебя было двухстороннее воспаление лёгких. И справка от врача имеется. И от судмедэксперта тоже.

– Справочки твои, – говорит Нюра, – липовые. – И такой вид у неё сделался – вот сейчас кинется Егора душить.

Но тут дверь вновь отворилась, и появился маленький мальчик.

– Дайте, – просит жалобно, – на орехи.

Нюра как увидела мальчика, так и закричала истошно:

– Сынок! Сынок! Сынок!..

– Чё такое? – Егор понять не может.

– Это ж сыночек наш! – плачет и смеётся Нюра. – Помнишь, я его из роддома несла, пить захотела; наклонилась над колодцем, малютка из рук и выпал. Я думала, утонул.

– Не, выплыл я, – говорит сынок, – но с тех пор бедствую.

Тут и батя-геолог из-под стола выполз. Глаза продрал, на Нюру уставился.

– Мамочка! – ахнул. – Маманя!..

– Какая я тебе маманя, пёс старый! – Нюра ему в ответ.

А старик плачет горючими слезами, «мама» да «мама» бормочет.