Дмитрий Лукин - Настоящая фантастика – 2017 (сборник)

О, меня все-таки заметили. Бегут – не прочь, а сюда. Это вы зря, сверстники и младшие: нас сейчас двое. И того, кому я веду, совсем не до вас.

– Прочь! – издали кричит Светлая. И замахивается многожалым копьем. Я оглядываюсь, но за моей спиной никого.

– Уходи! – кричит Коротышка. У него в руках тоже копье с разветвленным наконечником. Размахивает им скорее испуганно, чем грозно, стремится теснить меня – и не видит, что я ухожу сам.

Вот оно что…

Набегают остальные. Четверо, шестеро – перестаю считать. И узнавать многих перестаю: вон Правопятнистый – видно плечо из-за щита, а так-то почти у всех щиты, сплетенные из колючих веток, большие, закрывающие от ног до головы, некоторые даже вдвоем приходится тащить.

– Вас старики послали? – спрашиваю, обращаясь исключительно к Светлой.

– Старики ни о чем знать не должны. А ты уже не разговариваешь, – совсем непоследовательно объясняет она. И снова тычет в мою сторону копьем: – Уходи, перевертыш!

Перевертыши действительно не разговаривают. Это она права.

– Прочь! Уходи! – подтверждает кто-то между Правопятнистым и Светлой.

– Прочь! – двуголосо кричат Одинаковые, слитным движением поднимают руки из-за общего щита – и два дротика ударяют в песок недалеко от меня. Один из этих дротиков вонзается и остается торчать, второй падает плашмя, как палка. Что ж, по крайней мере ясно, какой из Одинаковых вчера вправляли локоть: той, что за щитом слева.

Зачем это мне? Такое перевертышу бы надо, а я ведь не собираюсь с ними сражаться, искать слабые места в их обороне. Хочу одного: уйти!

– Прочь-прочь-прочь! Пошел! Уходи!

Еще несколько дротиков летят уже не в землю у моих ног, а именно в меня. От трех я уклоняюсь, четвертый отбиваю лапой… рукой, пятый ударяет меня в бок. Больно.

Перевертышей не убивают: ведь всем известно, кем был перевертыш раньше и кем, если повезет, станет потом. Откуда берутся дети, тоже всем известно.

Поэтому дротики, которыми отгоняют перевертышей, лишены наконечников, а на копьях, наоборот, острия множественные, рогульчатые, такими мелкую рыбу бьют… Того, кто крупнее, можно лишь не подпускать к себе, подталкивать куда-то, делать больно… больнее, чем тупоносым дротиком…

Перевертышей не убивают. Почти никогда. Разве что кроме тех случаев, когда сдержать их не выходит – и разумный оказывается в опасности. Нет ничего ценнее, чем жизнь разумного. Потому, когда гонят прочь перевертыша, всегда есть кто-то со смертобойным копьем и запасом острых дротиков. Сзади, за спинами остальных.

Длинный. Его рост никаким щитом не скроешь. А однозубое копье он и скрывать не собирается, держит открыто.

Он вчера был сбит наземь, ушиблен и оглушен. Но сейчас уже полностью оправился, его рука с копьем тверда.

– Пошел! Убирайся! – Копья надвигаются, грозя многожалыми остриями. Пячусь от них, остерегаясь повернуться спиной.

– Эй! – угрюмо выкрикивает Длинный, обращаясь не ко мне, а ко всем остальным. И указывает им куда-то в сторону.

Понимаю его, кажется, только я. Потому что теперь мне не удается идти туда, куда я с самого начала собирался, к рощевым воротам. Меня теснят прямо к глухой ограде. Она еще далеко, перевертыш не видит ее и, следовательно, не знает, но я-то знаю.

А вот все-таки не полностью оправился Длинный. Его вооруженная рука едва заметно дрожит, древко в ней чуть вихляется.

– Прочь! – взвизгивают Одинаковые, потрясая над краями щита оружием: левый дротик слеп и бессилен, как сухая валежина.

– Уходи! – Левозолотистая швыряет камень, промахивается, бросает еще один, но в меня трудно попасть, а перевертыша глупым камнем и не остановишь.

– Прочь отсюда! – отчаянно кричит Светлая, тыча перед собой копьем.

И свет меркнет у меня перед глазами. Последнее, что я вижу – уже сквозь темноту, – это собственную руку, заслоняющуюся от копейного выпада… руку… лапу, вдруг выплеснувшую из кончиков пальцев острия втяжных когтей…

Прыжок! Когти задней лапы, распрямляясь, коротко полосуют плоть того существа, что по левую сторону самого большого из колючих сплетений; добивать некогда, второй прыжок – на другое существо с опасной веткой в передней лапе… Какое оно неуклюжее, как легко переламывается от моего удара сперва его ветка, а потом…

Прыжок!

Нет, нет, нет! Это не добыча, ее не едят! Скорее отсюда, скорей…

Добыча! Вот настоящая добыча, рогомордая, большая! Она разгоняется в беге – отпрыгнуть, заскочить на хребет, вгрызться, вкогтиться… Сорвался! Добыча не бросается на меня, ее внимание отвлечено кем-то другим; а вот и третий! Четвертый! Еще несколько – много! Стая! Стать в ней своим: опасно перебежать прямо перед носом добычи, смелее всех запрыгнуть на нее снова…

Мясо! Три дня сытного изобилия! Я в стае свой, но вожака перед собой пропускаю, и почти-вожака пропускаю тоже, а вот того, кто раньше шел к добыче третьим, не пропущу! Ты куда? Смотри на высоту моего прыжка, оцени оскал, убойся скрещения когтей… Отступи! Отступи!!!

То-то.

Самки! Самки! Ты куда первым? Да, ты вожак, но я давно уже почти-вожак, смотри на меня, я с тебя ростом, но намного гибче и подвижней, оцени и устрашись, отступи! Не хочешь? Бейся! Бейся!!! Умри!!!

Я вожак!

Я никогда прежде не водил стаю этим путем, но двое старших идут спокойно, ущелье им хорошо знакомо, они оба мне не соперники, так что можно пропустить их вперед… На склоне возле приметной скалы – приметное дерево, молодое, верхушкой до середины этой скалы… Запомню! В следующий раз сам поведу!

Самки! Самки! Все мои! То есть все желают стать моими, увиваются передо мной и цапаются друг с другом (исподтишка: в моем присутствии никто открыто драк не затевает, даже двое почти-вожаков нашей стаи!), но я удостою вниманием лишь нескольких, самых светломастных, белесых. Каждый сезон такое повторяется, однако стая послушно ждет, когда отберу приглянувшихся светлых, а прочих допущу к остальным самцам…

Мы потеряли обоих старших. Одного – в схватке со стаей-забродой (Мы победили эту стаю, убили многих, остальных прогнали! Я победил их вожака!). А второй сегодня вдруг остановился без всяких причин, поднес лапы к глазам, словно снимая с них пласт липкой паутины, затем посмотрел на меня испуганно и произнес множество странных звуков. Непонятно. Еще непонятней стало, когда он повернулся спиной и умчался прочь. Я даже подумал – он, самый опытный, какую-то угрозу заметил. Долго осматривался и принюхивался, но не оказалось вокруг ничего опасного. А старшего с тех пор не видел вовсе.

Это ущелье, с приметным деревом возле приметной скалы, мне хорошо знакомо, много раз уже водил стаю этим путем. Скала почему-то съеживается каждый сезон, теперь она намного ниже дерева.