Дмитрий Лукин - Настоящая фантастика – 2017 (сборник)

Я вожак! Я все еще вожак!

Странная стая. Живет за необычно плотными зарослями возле того берега, куда ненадолго уходят самки, когда наступает срок. На наших глазах одна самка как раз пробралась обратно через те заросли, где они были преодолимы – постройневшая, избавившаяся от груза, – и, завидев нас, проворно пустилась наутек, потому что она не из нашей стаи, а самочий сезон давно миновал. Оба почти-вожака бросились было за ней, но я помешал: нечего им своевольничать. Тогда они, став корпус к корпусу и зарычав на меня, бросились к тем зарослям, но проем в них за это время как-то исчез, закрылся сплетением иглистых ветвей. Почти-вожаки попытались было растащить это сплетение, но их вдруг изранили прямо через чащу, слишком плотную, чтобы сквозь нее прорваться. В той странной стае все мелкие, меньше убежавшей самки, но из лап у них растут острые палки.

Хорошо. Теперь почти-вожаками станут другие. А я по-прежнему вожак.

Я до сих пор вожак!

Добыча, огромная длинношеяя добыча! Мы не дали ей прорваться к воде, она теперь неуклюже переступает, вздыбясь на задние лапы, чтобы уберечь маленькую голову и уязвимую часть вытянутой шеи. Пока уберегает: не достать, это высота четырех прыжков. Но наша стая терпелива, а стоять долго добыча так не сможет.

Топчется, иногда с маха опускается на все четыре, норовя при этом затоптать кого-нибудь из стаи. Каждый раз промахивается: только земля дрожит от таких попыток.

А вот сейчас земля вздрогнула сильнее прежнего, хотя добыча уже снова стоит на задних. Там, в недосягаемой высоте, ее головенка поворачивается туда-сюда, высматривая что-то, невидимое для нас. А потом добыча вновь опускается на все четыре лапы и не вздыбливается, но делает такое движение, словно собирается бежать от опасности, как будто есть для нее большая опасность, чем обступившая со всех сторон стая…

Я вожак! Я должен быть первым – особенно сейчас, когда беру в основном опытом, потому что суставы мои уже не столь гибки, а мышцы утратили упругость. Я не могу, не должен промахнуться!

И я не промахиваюсь: повисаю у добычи на шее, сразу запустив в нее все когти. Зубы тоже запускаю. В два хвата мне удается переместить точку укуса к позвонку, вгрызаюсь изо всех сил – и чувствую, как под моими зубами с хрустом расседается кость, здесь и только здесь хрупкая, тонкая, уязвимая.

Добыча уже мертва, но она такая громадная, что ее тело не сразу это поймет. И оно содрогается в последнем усилии, это тело, снова взметывает себя на дыбы, взметывает непомерную шею отвесно, как ствол дерева… меня, не удержавшегося, забрасывает много выше, в небо над собой… над…

…Над грохочущим валом – вода, валуны, обломки ветвей и стволов (откуда? откуда? откуда?!), который проносится со скоростью смерти, кипит далеко внизу, погребает под собой стаю, погребает добычу по самый кончик ее перекушенной шеи, где на обрывках мышц еще косо свисает окровавленная мертвая голова, погребает все…

Что это? Что это было?

Я – вожак! Но где же моя стая?

Где я? Кто я?

Я стою на окраине Поселка – но где Поселок? Нет изгороди, нет хижин. Одичавшая молодая поросль пробивается сквозь бурелом там, где раньше была плодовая роща. Только контур берега и подсказывает: я – на краю.

Даже он изменился. Детского пляжа, самой хранимой части Поселка, нет тоже, вместо него – словно бы море выгрызло огромный участок, а потом засеяло его перемолотыми скалами.

Вот тот огромный пень, уже почти полностью занесенный песком – это… это остатки Двуглавого Гиганта? Сколько же лет меня не было?

Старики, вернувшись, часто не узнают ничего вокруг – водорослевые заводи расположены иначе, хижины строят на иной манер, среди плодовых растений появились новинки… ручные пушистики сейчас есть, а в пору их молодости, до ухода, вовсе не было еще… новые знания и умения возникли… И, конечно, давно нет никого, кто был стариком до твоего ухода. Это все в пределах понимаемого: взрослая жизнь ведь длится не годы, а с десяток дюжин лет, если не дюжину дюжин.

Сверстников иногда можешь встретить. Тех немногих, кто вернется.

Я вернулся. Отбыл срок взрослой жизни, когда созревшее естество грозного хищника гасит молодой разум – и вот я вновь в числе разумных, более того: я старик, чей голос равен десяти. Но где те, чьим десяти голосам равен мой? И где старики-сверстники?

Что там берег, что роща – где все?!

Может ли статься, что мой уход продлился вместо десяти дюжин лет целых сто дюжин? Но так не бывает, да и не объяснит это ничего.

То странное, помнящееся словно бы сквозь сон – содрогание почвы, страшная волна, месиво живого и неживого, долгие годы голодного одиночества, – было такое? Почудилось? Прав Беспалый: это не совсем память…

Смотрю на свои руки. На левой не хватает двух пальцев: значит, теперь меня будут звать Трехпалым? Но есть ли кому меня так звать?

Втяжные когти, не выпускающиеся у молодых, вдруг сами собой выскользнули наружу, все восемь… и сами же собой втянулись мгновение спустя. Нет тут врага, которого можно побеждать.

Даже врага – и того нет.

Я… я – последний? Я остался один?

Встречалась ли ты со мной, Светлая, когда мы оба были перевертышами? Успели ли наши потомки сбросить с себя скорлупу на детском пляже? Сколько лет миновало им, прежде чем пришла волна?

Щебечущий писк, такой знакомый, но неожиданный в только что мертвой тишине. С ветки ближайшего дерева на меня смотрит пушистик. Рыжий. Непривычно круглоголовый. Очень крупный, но все равно маленький, без труда у меня на ладони уместится. Еще двое опасливо, но любопытно поглядывают на меня с соседних ветвей. Ничего они не расскажут о том, что случилось здесь.

Так что же, любимцы, только мы и остались друг у друга, от прошлой жизни и для грядущей?

Вы теперь – мой Поселок?

…никаких мотивов. Решительно никаких. Восемнадцать убийств за четыре месяца. Все утром – с семи-тридцати до восьми ноль-ноль. Все – на километровом участке второстепенной дороги из районного центра в Михайловское. Никаких попыток ограбить убитых. Никаких признаков экстремизма. Некоторые пытались скрыться, большинство оставалось на месте преступления. На допросах все клялись, что ничего не помнят.

– Ну хоть какие-то связки есть?

– Есть. Убивал всегда пассажир с правого сиденья. Единственный раз убил водитель. Но эта машина была праворульной. То есть убивал человек, сидевший справа.

Первые три случая были совпадениями, толкнувшими нас на ложный след. Тогда каждый раз убивал водителя случайный попутчик, взятый на трассе. Там, на окраине Волочанска, полно народу голосует – едут утром на работу на Михайловский комбинат. Мы встали на версию секты маньяков. Версия с треском разлетелась. Убил брат брата. Потом муж – жену, которой недавно подарил машину. Потом…