Дмитрий Лукин - Настоящая фантастика – 2017 (сборник)

Тенишев похож на медведя, затравленного собаками. Он кричит, вертится на месте, но ловкий противник бьет его тонкими спицами в спину, в шею, в руки. Ротмистр оступается и падает. Шпагин пытается ему помочь, но один ловкач бросается под ноги, сбивает полковника на пол. В этот раз Шпагин готов – падает на руки, как кот на лапы, и сталкивается лицом к лицу с мертвым Алимкой.

Ротмистр Тенишев исчезает в темноте комнат. Его крики смолкают. Шпагин вскакивает на ноги, сжимая кулаки – бить в головы!

Воет ветер, трещит огонь в печурке. Никого. На том месте, где сидела женщина с корзиной, стоит недопитая бутылка вина и лежит накрытое тряпкой тело. Полковник склоняется – спина страшно ноет после схватки – поднимает карабин, быстро перезаряжает. По крайней мере, патроны к «лютцау» у него есть. Да. Еще закрыть глаза Алимке.

И корзина с бутылками на месте. Шпагин стоит над ней в раздумье, долго смотрит на труп женщины под тряпкой. С ней-то что приключилось? Застрелил воспитатель? Нет. Оставшиеся в револьвере патроны достались татарину. Странно.

Полковник берет бутылку наугад, скалывает сургуч, пытается зубами выдернуть пробку – у ротмистра были зубы на зависть, – справился. Отпил и поморщился – рот свело от холодного питья.

Что же с ней приключилось? С этой Екатериной… Мироновной, кажется. Шпагин дотянулся карабином до края тряпки, приподнял. Бледная рука с цыпками на костяшках и рукав солдатской шинели. Не женщина. Странно.

Серегин! Пропавший труп лежал и улыбался полковнику.

– Хорошо тебе там, солдат, – прошептал Шпагин. – Приняли, как родного.

Он вновь отпил, стоя над трупом. Еще одна странность – рукава словно пустые. Стволом карабина полковник приподнял край расстегнутой шинели.

За сегодняшнюю ночь он повидал всякого… В ушибленную спину дохнуло холодом, и волосы на загривке стали дыбом: под солдатской шинелью остались кости. Мелкие острые зубки оставили на них отпечатки и борозды, начисто удалив мясо.

Прав был Тенишев: сначала надо основательно напиться. Напиться в хлам, напиться вусмерть. Шпагин приложился к бутылке и не остановился, пока не глотнул из нее воздуха. Горячий ком растекся в груди, дрожь отступила, и лоб покрыла испарина.

То ли кровь в ушах застучала, то ли знакомый призрачный стук вернулся. Полковник обратился в слух – из-под пола? Точно!

Осторожно ступая, Шпагин вышел в прихожую. Стук усилился. Полковник присел над распростертым Алимкой. Кровь татарина застыла, обозначив щели в полу. Шпагин оттащил труп к стене и, присмотревшись, обнаружил в пазу доски рукоять. Шпагин поднял крышку – тусклый свет падал на каменные ступени подвала.

– Спасибо, брат, – обратился полковник к мертвому.

Винный погреб был обширен: на стеллажах запыленные бутылки и бочонки. Пара факелов чадит в потолок, освещая пространство. Некоторые камни вывалились из стен, на их месте зияли норы. Судя по всему, крысы тут водились размером с собаку. А может, и не крысы?

Шпагин прислушался, держа «лютцау» наготове, прошел на стук, к которому добавился еще легкий скрип. В глубине подвала полковник наткнулся на дверь, обитую кровельным железом.

– И как? – спросила она.

– Вы чудесная мастерица, Елена Александровна, – честно признался Шпагин.

Куколки в платьях и шляпках, в матросках и сюртучках сидели ровными рядами на полках. Другие, лишенные одежды, лежали на столе: шитые тела и конечности, набитые ватой, с фарфоровыми ладошками и ступнями, миленькие одинаковые – как показалось Шпагину – головки. Леночка стояла посреди мастерской, несравненно хорошенькая в белом передничке, и подушечка с разноцветными булавками на запястье выглядела драгоценным украшением…

Она срезала косу, и грязные пряди свисали на лицо, но полковник не спутал бы ее ни с кем.

– Леночка, – прошептал он, и плечи мастерицы дрогнули.

Игла швейной машины остановилась, не дошив полосатую пижамку из парусины, чугунная педаль перестала скрипеть.

Сидящая с ней рядом Екатерина Мироновна замерла с открытым ртом. Она набивала шитые тела чудовищных кукол тряпками и сеном, привязывала ладошки и ступни – мертвую плоть! – затягивала на посиневших шейках тесемки.

– Леночка.

Мастерица повернулась: потухший взгляд, выцветшие некогда голубые глаза, желтая сухая кожа старухи. Она смотрела сквозь Шпагина, и тот не видел ничего от прежней Елены Александровны. Она умерла, а он еще боролся. За что? За жизнь? За царя? За отечество? Он собирался убежать с Черного берега. Куда? От кого?

Константин Викторович Шпагин вдруг понял: последние три года он жил одним желанием – увидеть ее. Хоть раз, но прежнюю: в белом передничке, с русой косой на плече, улыбчивую хорошенькую девушку. Шпагин надеялся и боялся своей мечты: освоиться за границей, начать свое дело и вернуться сюда, чтобы разыскать, вытащить из ада, спасти Ее. Но из ада не выбраться самому.

Полковник Шпагин поднял карабин…

– Ипполит! – в подземелье голос Катерины прозвучал глухо, но выстрел оглушил.

Женщину отбросило на полки, головы и ладошки в беспорядке посыпались на пол. Леночка не испугалась. Удивленно глянула на убитую, и машинка застучала, заскрипела вновь. Шпагин выстрелил второй раз.

– Нет! – из соседней комнаты выбежал Ипполит Сергеевич. – Остановитесь!

Ствол карабина медленно повернулся к нему.

– Это все она! Она боялась смерти! Страшно боялась смерти! Она нашла мастерицу! Она придумала детей! Она поила людей вином и скармливала детям!

Шпагин потянул затвор.

– Стойте! – Воспитатель уже визжал от страха. – Без меня вам не выбраться! Я все расскажу! Мы не убивали детей. Собирали умирающих от голода, замерзающих, – он спешил, глотая слова, выпрашивая жизнь. – Это же благородно! Благородно давать детям новую жизнь. Завтра придет телега за… за вами, господин полковник, и вы уедете.

Выстрелом Ипполита Сергеевича сбило с ног. Он растерянно взглянул на простреленную грудь, коснулся дрожащими пальцами раны.

– Больно, – прохрипел воспитатель. – Вы… бесчеловечный солдафон… Как… больно.

Скалясь, Ипполит Сергеевич потянулся в сторону Шпагина. Иной человек от такой раны сразу бы отдал душу богу… Если есть что отдавать.

Второй выстрел – в голову – остановил воспитателя. Клеенчатый передник, измазанный кровью, который был на нем, омыла свежая кровь.

Руки сами перезарядили «лютцау». Механически переставляя ноги, полковник вошел в соседнюю комнату. На круглом столе в холодном синем свете корчилось тело. Видимо, Шпагин застал воспитателя за моментом творения. Разряды исходили из решетчатого круга, висящего над столом, в ладони и ступни чудовища. Его голова колотилась о крышку стола, шитое тело начинало дымиться.