Н. Чернышевский - Полное собрание сочинений в 15 томах. Том 2. Статьи и рецензии 1853-1855 - 1949

Перед автором «Эстетических отношений» стояли, казалось бы, непреодолимые трудности. Чернышевский, по собственным его словам, «занимался встетикой только как частью философии». Одиако в самой диссертации он не мог прямо сказать, что он лишен был возможности обрисовать во всей полноте распад идеалистической философии и со всею ясностью заявить об освободительной силе материалистического учения, а должен лишь разбирать «по листочку» «одну ветвь» (т. е. эстетическую теорию) «мысленного древа», не объясняя, что это за древо, породившее эту «ветвь».

Ленин указывает, что Чернышевский умел и подцензурными статьями воспитывать настоящих революционеров. С величайшим искусством минуя цензурные препятствия, Чернышевский проводил в диссертации революционно-освободительные идеи своего времени, вскрывая с замечательной глубиной и последовательностью реакционную сущность идеалистических представлений об искусстве и действительности и провозглашая новые взгляды на искусство, вытекающие из материалистического мировоззрения и одухотворенные революционной страстностью.

При изучении теоретических источников диссертации Чернышевского следует иметь в виду, что в первые годы пребывания в университете (1847–1848) Чернышевскому еще не раскрылся весь смысл деятельности Белинского, о чем ясно говорят некоторые записи дневника Чернышевского той поры. Лишь по прошествии двух лет, когда окончательно выкристаллизовалось революционное мировоззрение Чернышевского, изменилось существенным образом и его отношение к великому критику. Начиная с 1850 года Белинский становится для Чернышевского подлинным светочем и путеводителем до конца его деятельности. '

Диссертация «Эстетические отношения» была первым ярким проявлением приверженности Чернышевского к идеям своего предшественника. Имя Белинского не могло быть названо в этой работе. Но анализ основных положений диссертации показывает, что она была теоретическим обобщением, философским обоснованием и дальнейшим, развитием взглядов Белинского на сущность и значение искусства 32 32 В статье «Критический взгляд…» (см. стр. 158 наст, тома) Чер-вышевскнй, говоря о «реформе в эстетике», указывает, что теоретические источники его исследования «можно отыскать не далее, как, например, в «Отечественных записках». .

Через некоторое время Чернышевский в своих «Очерках гоголевского периода» заявит об этом на страницах «Современника» с полной ясностью: «Литературные стремления, одушевлявшие критику гоголевского периода (т. е. Белинского), — кажутся нам, как и всем здравомыслящим людям настоящего времени, вполне справедливыми, мы все привязаны к ией горячею любовью преданных и благодарных учеников».

После смерти Белинского русская критика переживала период застоя и упадка. Общий фон бледной умеренной критики начала пятидесятых годов с ее приверженностью к идеализму, к теории «искусства для искусства», с ее барственно-эстетическим пренебрежением к «низкой» действительности ярко оттеняет революционное значение материалистической эстетики Чернышевского, провозгласившей искусство одним из сильнейших средств преобразования действительности.

Именно тут с особенной ясностью сказалась близость диссертации Чернышевского к эстетическим взглядам Белинского, выраженным в его статьях последнего периода. Для Чернышевского, как и для его учителя, вопросы искусства были «только полем битвы, а предметом борьбы было влияние вообще на умственную жизнь» (слова Чернышевского о Белинском). Вот почему, несмотря на кажущуюся отвлеченность темы диссертации, она приобрела в освещении Чернышевского животрепещущую общественную остроту и актуальность.

Закончив работу, Чернышевский снова отдал ее А. В. Никитенке. Если при беглом ознакомлении Никитенко не увидел в содержании представленного сочинения' ничего «опасного», то теперь он, видимо, почувствовал, что идеи, развиваемые Чернышевским, шире вопросов «о прекрасном в искусстве и в действительности» и резко противостоят общепринятым идеалистическим взглядам.

Почти в течение целого года он не решался представить диссертацию в факультет со своим одобрением и не давал окончательного ответа. Проволочка эта раздражала Чернышевского. 14 сентября 1854 года он писал отцу: «Дело о моем магистерстве, так несносно тянувшееся, опять подвигается: скоро начну печатать свою диссертацию. Из этого не следует, однако, чтобы конец был уже близок» («Литературное наследство», т. II, стр. 225).

В это время Чернышевский еще не расстался с мыслью о деятельности ученого: он намеревался после магистерского экзамена держать докторский, ио впоследствии, когда стало ясно, что профессура и совет университета делают все от них зависящее, чтобы помешать Чернышевскому осуществить его намерение, он вовсе охладел к этим планам.

В конце сентября 1854 года Чернышевский сообщил отцу, что диссертация переписывается для представления в совет университета: «Никитенко, наконец, удосужился прочитать ее и несколько дней тому назад уполномочил пустить ее в дело» (там же, стр. 226).

Но до окончания дела было еще далеко. Пока декан препроводил диссертацию на официальный отзыв Никитенке, пока тот представил свой отзыв, прошло более двух месяцев, и только 21 декабря Чернышевский сообщил отцу полученное им от декана извещение, что диссертация вскоре будет утверждена советом к напечатанию. В действительности это утверждение состоялось значительно позже.

Наступил 1855 год. 4 апреля Чернышевский писал отцу: «Я надеюсь скоро напечатать свою несчастную диссертацию, которая столько времени лежала и покрывалась пылью. Эта жалкая история так долго тянулась, что мне и смешно и досадно. И тогда я думал, и теперь вижу, что все было только формальностью; но формальность, которая должна была бы кончиться в два месяца, заняла полтора года… дело… тянулось невыносимо долго. Но теперь оно уже дотянулось до окончания» («Литературное наследие», т. II, стр. 251).

Утверждение диссертации советом последовало 11 апреля, и Чернышевский тотчас же сдал ее в типографию. 3 мая диссертация была отпечатана.

«Диссертация для сокращения времени н издержек напечатана мною в большом формате и очень убористым шрифтом; кроме того, и для тех же целей, я значительно сократил ее (хотя цензура университетская не зачеркнула ни одного слова), когда рукопись была уже одобрена к печати. Потому 4вышло всего только шесть с половиной печатных листов, вместо двадцати, которые были бы наполнены ею без сокращений и при обыкновенном разгонистом печатании… Во внешнем отношении оиа имеет ту особенность, что нет в ней ни одной цитаты — наперекор общей замашке шарлатанить этою дешевою ученостью. К числу особенностей принадлежит и то, что она писана мною прямо набело — случай, едва ли бывавший с кем-нибудь. Этим всем я хотел себе доставить удовольствие внутренне позабавиться над людьми, которые [не могут] сделать подобного…» (там же, стр. 254).