Фернан Бродель - Игры Обмена. Материальная цивилизация, экономика и капитализм в XV-XIII вв. Том 2

Но стремление к международной монополии было общим явлением для всех крупных торговых рынков. Так было и в Венеции. Так было в Генуе. Жак Савари пространно все это объясняет применительно к драгоценному рынку шелка-сырца 146, который играл важнейшую роль во французской промышленной жизни. Мессинский шелк-сырец служил, в частности, для изготовления турских и парижских шелковых тканей с хлопковым утком и муаров. Но доступ к нему был более труден, чем к левантинским шелкам, ибо на него претендовали торговля и ремесла Флоренции, Лукки, Ливорно или Генуи. Французы практически не имели доступа к закупкам из первых рук. На самом-то деле именно генуэзцы господствовали на рынке сицилийского шелка, и именно через них обязательно следовало пройти. Однако шелк продавали крестьяне-производители на деревенских рынках с одним-единственным условием: чтобы покупатель платил наличными. Следовательно, в принципе существовала свобода торговли. А в действительности, когда генуэзцы, как многие итальянские

К оглавлению

==420

147

A. N., G 7, 1686— 99.

купцы, вкладывали в конце XV в. свои деньги в земельные владения, их выбор пал на «местности самые лучшие и самые обильные шелком». Следовательно, им легко было авансом скупать [шелк] у крестьян-производителей, и, если богатый урожай угрожал сбить цены, им достаточно было закупить на ярмарках и рынках несколько кип по высокой цене, чтобы снова поднять курс и повысить ценность заранее созданных запасов. А сверх того, имея права гражданства в Мессине, они были освобождены от сборов, которыми облагались иностранцы. Отсюда и горькое разочарование двух турских шелкоторговцев, стакнувшихся с неким сицилийцем и прибывших в Мессину с 400 тыс. ливров, чего, как они полагали, было довольно, чтобы сломить генуэзскую монополию. В этом они потерпели неудачу, и генуэзцы, столь же проворные, как и голландцы, немедленно преподали им урок, поставив в Лион шелк по более низкой цене, нежели та, по которой купцы из Тура получали его в Мессине. Правда, если верить одному докладу, относящемуся к 1701 г. 147, лионцы, в те времена зачастую бывавшие комиссионерами генуэзских купцов, вступали в стачку с последними. Они использовали это, чтобы повредить турским, парижским, руанским и лилльским мануфактурам, их конкурентам. С 1680 по 1700 г. число [ткацких] станков в Type будто бы снизилось с 12 тыс. до 1200.

Естественно, самыми крупными монополиями были юридически оформленные, а не только фактические монополии крупных торговых компаний, прежде всего компаний [Ост-] Индских. Но там речь шла об иной проблеме, поскольку эти привилегированные компании создавались при постоянном содействии государства. Мы скоро вернемся к таким монополиям, оседлавшим и экономику, и политику.

* Кошениль — несколько видов насекомых, из которых добывают красную краску — кармин.— Прим перев

148 Buist M. G. Op. cit., p. 431 sq.

НЕУДАВШАЯСЯ ПОПЫТКА УСТАНОВЛЕНИЯ МОНОПОЛИИ: РЫНОК КОШЕНИЛИ * В 1787 г.

Тому, кто подумал бы, что мы переоцениваем роль монополии, мы предложим довольно удивительную историю спекуляций с кошенилью, предпринятых фирмой Хоупов в 1787 г., в пору, когда эта фирма была огромным предприятием, в широких масштабах занимавшимся размещением русских и иных займов на амстердамском рынке 48. Почему эти крупные денежные воротилы бросились в подобное дело? В первую очередь потому, что руководители фирмы полагали, что в ходе кризиса, начавшегося, по их мнению, не позднее 1784 г., к концу «четвертой» войны против Англии, коммерцией слишком пренебрегали ради [организации] займов и что наступил, быть может, благоприятный момент, для того чтобы сыграть на товаре. Кошениль, поставляемая из Новой Испании, применявшаяся при окраске тканей и — важная подробность!— имевшая то преимущество, что могла храниться долго, была предметом роскоши. Итак, исходя из [доступной ему] информации. Генри Хоуп был убежден, что предстоящий сбор кошенили будет скудным, что имеющиеся в Европе запасы невелики (как его уверяли, 1750 тюков, находившихся

'" Klein P. W., Op. cit., р. 3—15, 475 sq.

==421

на складах в Кадисе, Лондоне и Амстердаме) и что, коль скоро цены на протяжении нескольких лет снижались, покупатели склонны были покупать [кошениль] лишь по мере своих надобностей. Проект его заключался ни более ни менее как в том, чтобы одновременно (дабы не встревожить рынок) и на всех рынках разом скупить по низкой цене по меньшей мере три четверти существующих запасов. Затем вздуть цены и перепродать [закупленное]. Предполагаемый размер вложений составлял от 1,5 до 2 млн. гульденов, т. е. огромную сумму. Г. Хоуп считал, что никакой убыток невозможен, даже если бы ожидаемых больших доходов и не получили. Он заручился поддержкой какой-нибудь фирмы на каждом рынке, а лондонские Беринги даже вошли в дело из одной четверти [капитала].

В конечном счете операция потерпела фиаско. Прежде всего, из-за латентного кризиса: цены не поднялись в достаточной степени. А также из-за задержек почты, что замедляло передачу распоряжений и их исполнение. И, наконец, и главным образом потому, что по мере закупок обнаружилось, что наличные запасы неизмеримо больше тех, о которых сообщали информаторы. Хоуп упорствовал, желая скупить все в Марселе, Руане, Гамбурге, даже в Санкт-Петербурге, притом не без сопутствовавших тому неприятностей. В конце концов у него на руках оказался двойной запас в сравнении с тем, который он рассчитывал собрать. И он столкнулся с тысячами трудностей при его продаже из-за отсутствия сбыта на Леванте вследствие русско-турецкой войны и из-за отсутствия сбыта во Франции, бывшего следствием кризиса в текстильной промышленности.

Короче говоря, операция принесет значительные убытки, которые богатейшая фирма Хоупов перенесет без звука и не прерывая свои доходные спекуляции на иностранных займах. Но этот эпизод и обильная переписка, сохранившаяся в архивах фирмы, освещают весь климат торговой жизни того времени.

Во всяком случае, имея этот четкий пример, усомнишься в справедливости доводов П. В. Клейна, историка крупной фирмы семейства] Трипп 149. Клейн ни на мгновение не отрицает того, что с XVII в. вся крупная торговля Амстердама строилась на основе более или менее полных монополий, во всяком случае монополий беспрестанно возрождавшихся, монополий, к которым постоянно стремились,— напротив, [он говорит об этом]. Но в его глазах оправдание монополии заключено в том, что она будто бы была условием экономического прогресса и даже роста. Ибо она, как объясняет ее Клейн, представляла страховку от многочисленных случаев риска, подстерегавших торговлю, она означала безопасность, а без безопасности не было бы повторных капиталовложений, не было бы постоянного расширения рынка, не было бы поиска новых технологий. Если мораль, возможно, и осуждала монополию, то экономика, да почему бы не сказать и общее благо, в конечном счете получали от нее пользу.