Литературная Газета - Литературная Газета, 6600 (№ 22/2017)

Мы взяли пару его новоизданных в Москве книг, которые он не видел, и скоро оказались в чистенькой богадельне, которую по-нашему можно назвать домом ветеранов, но тяжело больных.

Анатолий Георгиевич сидел в коляске, я подошёл к нему, наклонился, спросил:

– Узнаёшь?

Слёзы выкатились из немигающих глаз. Он прошептал:

– Я всё помню!

Нам разрешили переместиться к ресторанчику напротив, мы заказали обед, немного коньяка.

Он почти не говорил – как это не похоже на Алексина. Но то, что произносил шёпотом, было для него решающим, хотя и неисполнимым.

Незадолго до этого, в том же корпусе, что и дом престарелых, в клинике, скончалась от онкологии его жена Татьяна Евсеевна Сетунская. Мы успели с ней перемолвиться в интернете... А на книжки из Москвы он глянул отстранённо, как на что-то чуждое – и это было непохоже на него.

Коньяк он выпил. Дмитрий с Алёной отошли в сторону, и я сказал то, что должен, наверное, был сказать, потому что любил и люблю его повести, напечатанные в «Юности», и искренне, широко признанные дома.

– Зря вы уехали! В России вам было бы лучше. Вам бы поклонялись и новые люди, и нынешнее государство!

Из него снова покатились слёзы. Он прошептал:

– Можно мне вернуться?

– Конечно, можно! – воскликнул я, а за скобками повисло: только к кому?

Когда с кем-то долго не видишься, не переписываешься, не говоришь по телефону, такой человек как бы замирает во времени – остаётся в сознании твоём таким, каким ты его запомнил при последних встречах. Я содрогался, разглядывая дорогого друга через двадцать лет после последнего общения. Он уехал в Израиль, не сказав об этом даже своим самым близким друзьям, хотя кому какое дело до именно такого решения взрослого человека? Не попрощался он и со мной. И вот теперь я сидел с ним, двадцать лет спустя, совсем по Дюма, и не испытывал никакой досады.

Он выбрал своё. Он поверил в то, что не знал, и разуверился в том, что его признавало: и орден Ленина, и два «Трудовика», и две Госпремии, и собрание сочинений, и, главное, признание читательских миллионов – можно было рассчитывать на такое же, переехав даже в самую тёплую заграницу?

Впрочем, ошибаются все и у каждого свои печали.

А тогда я попросил Анатолия Георгиевича подписать автограф читателям «Юности». Почти уверен, что это был последний автограф.

Анатолий Георгиевич прославился тем, что писал короткие повести – потому, среди прочего, у него было и есть множество читателей. Когда он печатался в «Юности» (больше 20 повестей), всё это становилось мгновенным достоянием огромной среды – такого не было никогда и нигде в мире. Его повести влияли на мораль впрямую – они становились действенным педагогическим инструментом. Его любили учителя – он помогал им воспитывать учеников: тогда это крепко ценилось.

Если же говорить о славе прижизненной – она всегда желанней, ибо очевидна, реальна, ощутима – так страна ею щедро расплачивалась с этим замечательным мастером, и за ней бы «не заржавело» ценить его и далее, даже с особым тщанием, не перемени он места жительства. Но в поисках чего? Свободы? Так вот она, ешь – не хочу. Славы, так сказать, мировой – так она была и прежде, да и не лучше ли достигать её из дому? Правды? Ею уже никого не удивишь, не сотрясёшь ею первооснов отеческих. Впрочем, не звучит ли всё это как запоздалый призыв к возвращению?

Царствие тебе небесное, дорогой Анатолий Георгиевич! Я уверен, что ты не обидишься на меня за эти мои слова. Ведь ты и похоронить-то завещал свой прах в Москве, а это значит – вернулся.

А судить – это не право, данное нам. Нам, столь же грешным, даётся другое право – не судить!

Не зря же сказано: «Не суди, да не судим будешь!»

Альберт Лиханов

Волчара

Литература / Обозрение / Проза

Теги:Юрий Алпатов , проза

Юрий Алпатов,

егерь Воронинского заповедника, с. Соколово Кирсановского района Тамбовской области

Волк лежал на правом боку, снег падал на него и почти не таял, пуля пробила ему живот, а вторая застряла в левой ноге.

Волк не в первый раз попадал под шквальный огонь, но в этот раз ему досталось серьёзно. Да и вообще, что-то в последнее время всё не складывалось. Когда волчата росли, он часто рисковал, потому что их было семеро. Волчица плакала, когда не было мяса, а волчата так жалобно скулили, что не было сил смотреть на них, приходилось рисковать.

Волк был огромный и мог справиться даже с быком. Но неудачи шли одна за другой. Шесть ран получил волк, пока кормил волчат. Ему всегда удавалось быстро вылечить себя. Да и в этот раз он уже справился с болью и почти остановил сердце, для того чтобы кровь не текла из живота. Надо было пролежать двое суток, и рана зарубцевалась бы. Хорошо, что была зима, зимой раны быстрее заживают.

Волк помнил, как волчата выросли, а росли они быстро. Он не заходил к ним в логово, там с ними была только мамка. Мамка была ласковой, красивой и молодой. Он любил своих волчат и любил свою волчицу, но прошло время, волчата выросли и должны были стать безжалостными хозяевами леса.

Волк понимал, что он им уже не нужен. И однажды, когда он вернулся к ним с добычей, волчица подняла верхнюю губу и, показав свой оскал, начала рычать на него. Волчара знал, что это закон тайги, но всё равно поведение волчицы его сильно ранило. А когда его дети, волчата, подражая мамке, выстроились в ряд и начали тоже рычать, он понял – это конец его счастью, пора уходить.

Он медленно опустил добычу на землю, смотрел на волчат и понимал, что в одно мгновение он мог бы их разорвать на куски. Но делать этого было нельзя, потому что закон тайги предписывает оставить свою семью. Волк огрызнулся и, не оборачиваясь, пошёл в лес.

Хорошо, что дети выросли и могут теперь сами добывать себе пропитание, и это его заслуга. Но было обидно и одиноко.

Злоба душила его, он сел и начал выть. Сидел долго. Тоска раздирала ему грудь. Наверное, на этот вой и вышли охотники. В этот раз ему уже не было страшно, потому что нечего было терять, некого защищать и некого любить.

Он чувствовал запах человека, он уже слышал лай собак, но сидел, не шелохнувшись, и выл. Волчара легко мог бы уйти от этих жирных двуногих псов, но тогда они найдут волчат, а этого допустить было нельзя!

Вот на поляне появился первый охотник. Волчара принял решение – это будет последний бой.

Охотник шёл один, без собак. Волк в три прыжка оказался рядом с ним и зубы, как лезвие, пронзили его. Конечно, остальные двуногие слышали и всё видели, они были совсем рядом. Но он не торопился. Тоска и злоба никак не могли уйти из его сердца. Он хотел выбрать следующую жертву, но тут что-то его резко ударило в бок. Опять, наверное, пуля, подумал волк.