Александр Севастьянов - Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории

Нюрнбергским судилищем волна репрессий против немцев, конечно же, не ограничилась. Только в том же Нюрнберге и только американцами был проведен еще целый ряд «последующих слушаний» против ста девяноста девяти оставшихся обвиняемых – генералов, дипломатов, гражданских служащих и, что немаловажно, промышленников. Формально такие судебные слушания назывались, например, «Народ Соединенных Штатов против Эрхарда Мильха» и т. п., но в дальнейшем американцы посчитали более уместным придать им статус международных процессов. За последовавшие за этим два года американцы повесили в тюрьме крепости Ландсберг несколько сотен немцев.

В английской зоне оккупации также шли свои суды, их вели участники Соединенного Королевства: 541 судилище было проведено непосредственно англичанами, еще 275 австралийцами и 5 канадцами – против служащих концентрационных лагерей и еще других менее важных военных преступников, около трех сотен из которых были повешены Альбертом Пьерпойнтом – официальным английским палачом из тюрьмы Хеймелин [119].

Также весьма отличились французские военно-полевые суды, которые вынесли в общей сложности 2853 смертных приговора, не считая того, что французским Сопротивлением было казнено 8348 человек вообще без какого-либо суда над ними [120].

Вообще, черная тень, отброшенная нюрнбергскими решениями на немецкий народ и покрывающая его по сей день, служила надежным обоснованием бесчисленных репрессий, физических, экономических и морально-политических, которые за семьдесят лет привели-таки к тем радикальным и, похоже, необратимым изменениям в немецком генотипе и фенотипе, телесном и духовном, о которых мечтали кауфманы, хутоны, моргентау и рузвельты [121]. Надо взять в соображение хотя бы тот факт, что в Третьем рейхе немцем имел право считаться тот, у кого лишь трое из четверых предков в третьем колене могли подтвердить свое немецкое происхождение, но для членов ордена СС, конечно, правила были строже: надо было подтвердить чистоту крови за триста лет. Это была биосоциальная элита немецкого народа. Она почти вся была уничтожена физически, эсэсовцев разыскивали по всему миру и казнили. Как и в России в 1917–1953 годах, в послевоенной Германии был выбит, вырезан, сведен под корень весь цвет нации. В итоге, посещая сегодня, скажем, Берлин, мы видим весьма невзрачную современную немецкую молодежь, ничем не напоминающую тех картинных арийцев, которых нам демонстрирует кинохроника 1930-х годов. И вообще, как уже говорилось, Германия стоит в мире на самом последнем месте по суммарному коэффициенту рождаемости. Это во всех смыслах уже другой народ, жертва антиселекции…

Лишь когда между былыми союзниками наметилось ожесточенное противостояние, возникло соперничество двух сверхдержав, когда Западу понадобились немцы как форпост этого противостояния, их перестали морить, в них стали вкладывать деньги (не задаром, разумеется), помогать вооружаться и т. д. Но при этом их продолжали уничтожать ментально, выращивая неврастеников и психопатов, задавленных комплексом вины и денационализированных до степени половой тряпки. Этноцид и политический террор, развязанный сионизированными США в Германии, привел к тому, что в наши дни немцы утратили способность к национальной консолидации и даже думать не смеют о сопротивлении нашествию иноплеменных, об отстаивании своих национальных прав и интересов. Пуще всего на свете боятся они обвинений в национализме. В их душах прочно сидит страх, воспитанный тремя послевоенными поколениями – и это страх не просто репрессий (сегодня «за политику» в ФРГ сидит около 12 тыс. человек), но и смерти.

Таково было участие евреев в войне, а пуще того – в послевоенном решении «немецкого вопроса».

Если не главным идеологом, то главным проводником всего этого был Черчилль. Его проклятия, угрозы и обеты, звучавшие с вершины мирового политического Олимпа, во многом формировали повестку дня. Неудивительно, что все обещания Черчилля насчет мести немцам за еврейские страдания и потери сбылись с лихвой, притом вполне ветхозаветно. Так что нет никаких сомнений: его многочисленные выступления, письма, речи, приказы служили высшей санкцией еврейского триумфа и немецкого геноцида.

В этой связи уместно вновь задаться вопросом: кто же победил во Второй мировой войне? Это вполне очевидно даже с учетом пресловутого Холокоста, о котором неустанно рассказывает хорошо поставленная всемирная пропаганда. Ведь, как отмечал еще Вадим Кожинов, квотами на отправку евреев в концлагеря и т. д. распоряжались так называемые юденраты – советы из еврейских старейшин, которые определяли, кому из евреев жить, а кому – погибнуть. Они провели своего рода селекцию, сохраняя наиболее ценный человеческий материал и немецкими руками «обрезая сухие сучья», по образному выражению руководителя Всемирной еврейской организации Хаима Вейцмана. Евреи вышли из этого горнила окрепшими генетически, морально и политически, а со временем извлекли из «Шоа» («шоа-бизнеса») еще и колоссальную материальную прибыль.

В то же время немцы и русские, оказавшись так или иначе заложниками еврейских политических и экономических интересов, утратили в XX веке лучшую часть своего генофонда, от чего не могут оправиться и по сию пору. В связи со сказанным встает вопрос об оценке Черчилля как исторической личности представителями названных трех народов.

Что до евреев, их позиция в целом вполне логична и не вызывает вопросов. Сошлюсь на книгу Гилберта, приводящего радикальные, но вполне оправданные и характерные признания. Так, «Симон Хасс, польский еврей… вспоминал комментарий своего товарища по заключению в разгар войны: «У нас не было хлеба, но у нас был Черчилль»… Почти через двадцать лет после окончания войны – и через три дня после смерти Черчилля – Галина Нейман, пережившая ужасы Варшавского гетто, писала в «Нью-Йорк таймс» из своего дома в Ньюарке, штат Нью-Джерси: «Для меня делом чести будет пояснить вашим читателям, что значил Уинстон Черчилль для нас, гонимых, преследуемых, прятавшихся от нацистов. Когда в Европе исчез весь свет, то в темноте долгой ночи его голос, его речи сохраняли нам жизнь. Он и его голос давали нам единственную надежду, что зло закончится, что мир не подчинится злу. Да благословит Господь его память» (297–298).

«Русские, которым пришлось намного тяжелее, такого о нем никогда не скажут, – так думал я. – А уж немцы и тем паче». В отношении русских, вообще любящих мифы, я был прав лишь отчасти, просто потому, что фигура Черчилля нас не так уж и занимает, хотя в целом эту легендарную личность у нас многие склонны оценивать положительно.