Витторио Страда - После империи: старая и новая Россия

Путин действовал исходя из последовательного плана, символически оповещенного восстановлением советского гимна с внесением соответствующих поправок в его текст, как гимна национального. Плана, претворяющегося во всех аспектах внутренней и внешней политической жизни нового Российского государства, от экономического подъема, благодаря, главным образом, энергоресурсам, до изменения во взаимоотношениях с Западом вообще и с Америкой, в частности, в таких решающих моментах, как протест против незаконного вмешательства Запада в Косове и легитимации военного вмешательства в Чечне как части всеобщей борьбы с терроризмом, чтобы кульминировать жестким выступлением в Мюнхене 10 февраля 2007 года, которое многие сочли сигналом к новой «холодной войне». Что касается «оттепели» в российско-американских отношениях при новой политике Обамы, перспективы ее пока не очень внятны.

То, что можно назвать «русским миром», то есть совокупность русских, как основного населения сначала Советского Союза, а теперь Российской Федерации, но проживающих также и за пределами последней, то он пережил «катастрофу» СССР, в изначальном смысле развязки сюжета исторической трагедии, начавшейся в 1917 году, не просто, потому что развязка эта протекала замедленно и противоречиво, завязавшись в далеком 1956 году с частичного и мистифицированного хрущевского антисталинизма с последовавшей затем брежневской застойной стабилизацией и кульминировавшей, после краткого и бесплодного андроповского антракта и мимолетного и призрачного появления Черненко, в шумной и разлагающей горбачевской перестройке. И не говорим уже об освободительном «диссидентстве». В результате этого длительного процесса «русский мир», после эйфории, вызванной освобождением и надеждами, оказался в тяжелом положении из-за материальных трудностей и духовного вакуума и переживает не только экономический кризис, а, самое главное, исторического масштаба кризис идентичности: уже не советской, но еще и не русской, в том смысле, что старое советское облачение спало, хотя не могли окончательно исчезнуть внешние и внутренние пережитки и последствия советчины, и не ясно, что означает трансформироваться в новую национальную общность - просто в русских.

Для населения других советских республик, ставших, наравне с Российской Федерацией, независимыми государствами, дело обстояло проще: их национальная идентичность, созревшая уже внутри СССР, утверждалась не только в противостоянии советскости, но и как национальное освобождение, в противопоставлении как имперской России, в которую они входили составными частями, зачастую притесняемыми и непокорными, так и Советскому Союзу, воспринимаемому как продолжение Российской империи, и поэтому антисоветский дух часто отождествлялся с антирусским. А «русский мир» был вынужден радикально переоценить самого себя, что было исключительно трудно в силу двусмысленности положения русских в советской общности. Двусмысленности, порождавшейся тем, что русские, будучи, как и другие народы, под прессом коммунистического тоталитаризма, количественно преобладали в системе и с другими восточными славянами (украинцами, в первую очередь) играли привилегированную руководящую роль. Советский Союз был не Россия, а ее псевдоморфоза, то есть явление, имевшее новое (советское) содержание внутри формально сохраненной (имперской) системы, создававшей иллюзию преемственности, в то время как природа ее коренным образом менялась. При этом марксистско-ленинская историография, вместе с остальной идеологизированной советской культурой, в течение долгого семидесятилетия лепила ум советского человека, с наибольшим успехом русского, создавая в нем фантастическое представление о его прошлом, так что после того, как она рассыпалась в прах, постсоветский «русский мир» оказался в ситуации полнейшей сумятицы и непреодолимых трудностей в поисках самого себя.

Проще оказалось восстановить национальную историю народов других бывших советских республик, как, например, в случае Украины, пусть и с привлечением националистической мифологии: национальная история интерпретировалась в духе освобождения от царского и советского гнета, причем последний отождествлялся с русским. В советский период нерусские национальности были признаны и усилились согласно известной формуле «национальное по форме, социалистическое по содержанию», в которой «социализм» должен был быть объединяющим моментом, лишь формально видоизменяясь в разных национальных контекстах. В действительности же «формой» был «социализм», а момент национально-этнический все больше и больше становился реальным содержанием отдельных республик, как в складывании локальных элит, так и в сохранении отдельных традиций. Поэтому, едва рухнул советский центр власти, различные республики оказались готовыми к новой независимости и идентичности, а «русский мир» оказался среди развалин и праха советской системы, с которой он сросся сильнее других, поскольку под принуждением отказался от подлинной преемственности с дореволюционной Россией и, следовательно, от собственной культурной автономии, вне сферы уродующей советской идеологии.

Для «русского мира» встала, а значит, и стоит, проблема отношения с предыдущими Россиями, то есть и с ее псевдоморфозой - Советским Союзом, и с Россией досоветской, которая, однако, была Россией не в качестве национального государства, а Российской империи, где русские занимали одновременно и господствующее, и подчиненное положение: господствующее по сравнению с другими национальностями Империи, подчиненное - относительно самодержавной императорской власти. И в той своего рода империи, каковой являлся Советский Союз, русские занимали аналогичное положение: метрополией, центром коммунистической империи была не Россия, а Кремль - тоталитарная коммунистическая власть, и относительно нее Россия, как и другие республики, была колонизированной периферией.

Путин тоже, вполне справедливо, ощущает проблему отношения новой России - Российской Федерации - и России прошлой, но ложно понимает Советский Союз как Россию, по крайней мере, в ее «ядре», и строит новую идеологию власти как преемственности со всеми прежними Россиями, как тысячелетний исторический поток, хотя и с моментами внутренних кризисов - от Святого Владимира «Красное Солнышко» до Владимира Путина - национального лидера новой России, и своего нынешнего напарника Медведева. Это не академические проблемы историографии, а вопросы весьма конкретной политики, самой настоящей политики исторической памяти, поскольку так формируется новая национальная идеология - основа внутренней национальной политики. И не зря власть видит в центральной роли русской истории главный составной элемент воспитания: и в школьных учебниках, как и в массовой исторической культуре (главными образом, телевидении), и в контроле, недавно законодательно утвержденном, интерпретации ключевого исторического момента - Великой Отечественной войны. На этом аспекте следует кратко остановиться, так как именно здесь ярко видно, насколько сложно отношение между старой и новой Россией.

Читать дальше