Газета Завтра - Газета Завтра 28 (1180 2016)

Илл. «Белый» и «красный» агитационные плакаты времён Гражданской войны

"Я верил - вспыхнут янтари..."

Марина Алексинская

Салон балет Академия Вагановой Культура Общество

послесловие к выпускному экзамену Академии русского балета имени Вагановой

История русского балета — вздохи из глубины души. Вздыхали по отъезде Марии Тальони и её отца Филиппо Тальони: петербургский балет умирает, кто заменит сам воздух — Сильфиду и поставит "Деву Дуная"? Вздыхали по отъезде Анны Павловой и Михаила Фокина: второй Жизели-парения над землей не будет и "Видения розы" не повторить. Вздыхали по отъезде Рудольфа Нуреева и Натальи Макаровой: классические балетные традиции петербургской школы исчезнут навсегда. Аллегорию русского балета одни видят в "Умирающем лебеде" другие — в птице-Феникс, жалея и холя в себе рефлексию, чувства тонкие, но уставшие. Наконец, подкрались 90-е, а с ними не до поэзии вздохов стало. Шок! Катастрофа! На сцене Мариинского театра — в алтаре русского балета — contemporary dance! В чем тоже ничего удивительного нет. Ибо говоря об особенности русского балета, нельзя манкировать его социальной принадлежностью. Существование русского балета возможно исключительно в трех ипостасях: "прихоть" Двора, бриллиант в короне Российской империи, сталь носка, вокруг которого вращается весь мир. Иначе говоря, русский балет возможен лишь в контексте Империи. Не случись выпускной экзамен (274-й выпуск) Академии русского балета имени Вагановой, его следовало бы придумать. Эхо сокрушительного по дерзости и масштабу события — выступления оркестра Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева в Пальмире — достигло Северной Пальмиры, зависло тишиной над Адмиралтейской иглой и материализовалось в событие манифестальное — выпускной экзамен Академии русского балета (274-й выпуск), вдохновитель и организатор которого — Николай Цискаридзе. И вздох восторга: "классический балет, искусство лучших дней!" — стал актуальным. Овации, цветы под занавес…. Впрочем, с оваций спектакль выпускного экзамена и начался.

Валерий Гергиев, художественный руководитель и главный дирижер Мариинского театра, и Николай Цискаридзе, ректор Академии русского балета имени Вагановой, вышли на авансцену Мариинского театра под шквал аплодисментов. Что-то в воздухе струилось, какие-то вихревые токи возникали, что вынуждали как-то по-особенному распрямить плечи и понять: "отступать некуда, позади Москва!". Лимит предательства идей и вкусов исчерпан. Николай Цискаридзе говорил о связи времен и поколений, о программе вечера как приношения величайшим выпускникам хореографического училища, Академии сегодня; говорил о величии петербургской школы балета в его неразрывной связи Академии с Мариинском театром. Валерий Гергиев заверил: восстановление шедевров педагогами и воспитанниками Академии осуществлено во славу укрепления традиций русского балета.

С открытием занавеса очевидным стало: мечта Жана Новерра, хореографа и теоретика балета, будет реализована. То был галантный XVIII век, когда месье Новерр писал: "Если бы только художник, музыкант и хореограф могли творить в согласии, какие бы чудеса они указали бы зрителю"… Воистину, публику Мариинского театра ждал вечер чудес. Художники-технологи театра превзошли самих себя. Декорации и костюмы мирискусников и титана "большого стиля": Александра Головина, Константина Коровина, Льва Бакста и Федора Федоровского воссоздали по эскизам с такой тщательностью, вкусом и трепетом, словно отмывали от копоти фрески Дионисия. И оказалось: норма сценографии в былые годы была ничем иным как жемчужиной мирового искусства. Но и декорации, и костюмы — лишь дополнение к балету, но не источник — как говорили в старину — "для умственного и нравственного наслаждения". А это значит — в права вступает хореография.

В программе спектакля были заявлены четыре премьеры от выпускников Академии русского балета имени Вагановой. Картина "Польский бал из оперы "Иван Сусанин" (хореография Андрея Лопухова и Сергея Кореня, 1939 год) и Картина "Волшебные сады Наины" (хореография Михаила Фокина, 1917 год) — первое отделение вечера. И возвращение к жанру, известному еще по картине Эдгара Дега "Танец монахинь в "Роберте Дьяволе". Это — жанр большой оперы, зародившийся в Париже после Великой Французской революции. Снег был тогда белее, зелень — зеленее, а оперы шли в пять актов, щедрых на роскошь убранства. Отдельный акт в оперной постановке был отдан балету, что придавал действию целостность и вносил изящество, изысканность рокайльных завитушек. Родоначальник большой русской оперы — Михаил Глинка, балетные акты к эмблемным "Ивану Сусанину" и "Руслане и Людмиле" и представили выпускники Академии русского балета имени Вагановой.

Они сошлись. Земное и мистическое.

Земное. Картина "Польского бала" переносит в тронный зал замка короля Сигизмунда. В глубине сцены — пирующая шляхта, паны и панны предвкушают скорую победу над Москвой. Пение хора сменяют танцы, призванные дать музыкальные характеристики поляков. И юные дарования Академии Вагановой на характеристики не поскупились. Торжественность и помпезность полонеза под хвастовство хора: "Мы — шляхта, и всех мы сильнее!" задали тон. Краковяк, Вальс и Мазурка сплелись, как узоры на ковре, в сюиту. Жизнерадостность и молодцеватость сменились салонностью, салонность — лихостью и блеском, за которым зарницей сверкнула пустая самонадеянность шляхты. Симметрия построения танцев завораживала, тщеславие и горделивость юных кавалеров и дам и вот это легкое дыхание — окрыляли. Да и могло ли быть иначе, если "Польский бал" вернула на сцену Мариинского театра Ирина Генслер. Характерная танцовщица Кировского (Мариинского) театра, цыганский танец которой в дуэте с Анатолием Сапоговым — одна из легенд театра и огненное полыхание в премьерном спектакле "Каменный цветок" Юрия Григоровича.

Мистическое. "Волшебные сады Наины", Картина третьего акта оперы "Руслан и Людмила" в хореографии Михаила Фокина. Аплодисментами встретила публика сценографию от Александра Головина и Константина Коровина, творцов-кудесников "пространственной иллюзорности". Архаика балетных пачек цвета пармской фиалки, декорированных гирляндами из роз, вносила флер романтической приподнятости. Последняя, как в сон, погрузила меня в поэзию Павловска сентябрьской поры, с прозрачным воздухом, окрашенным пурпуром и охрой. И юные грации то пронизывали воздух серебром паутин в стремительных pas de chat, то замирали в аттитюдах, обретая плоть и изыск мраморных изваяний…. И вот сейчас, когда я пишу эти строки, вдруг содрогнулась, припомнив варварство "Руслана и Людмилы", премьеры в честь открытия исторической сцены Большого театра (2011 год), с навороченным креативом: катаниями на роликах, банными зарисовками… где уж тут место волшебству садов?! И если верен тот факт, что Мариинский театр выкупил у Большого театра декорации и костюмы Федора Федоровского к опере "Хованщина", то это значит, "большая опера" окончательно "пропишется" на берегах Невы.